Эгмонт (Перевод Наталии Ман)

И е т т е р. Легко сказать. Если эти голубчики вздумают нагрянуть ко мне в дом, а я спокойно сижу за работой, мурлычу себе под нос французский псалом и ровнешенько ничего не думаю, ни худого, ни хорошего, просто напеваю то, что у меня на языке вертится, - все равно меня объявят еретиком и сволокут в тюрьму. Или иду я, скажем, по деревне и останавливаюсь возле кучки людей, которые слушают нового проповедника, знаешь, одного из тех, что из неметчины прибыли. Меня тут же, на месте, объявят мятежником, а там уж, пожалуй, и голова с плеч долой. Доводилось вам слышать кого-нибудь из этих приезжих?

З о о с т. Бравый они народ. Намедни, я слышал, один в поле речь держал перед тысячами и тысячами людей. Скажу прямо - это вам не та латинская бурда, которой нас потчуют с кафедры. Этот без обиняков говорил, как нас до сих пор морочили и в темноте держали и как нам правдою просветиться. И все по Библии, слово в слово.

И е т т е р. Да ведь так оно, верно, и есть. Я уж сам немало об этом думал.

Б о й к. Потому и народ за ними по пятам ходит.

З о о с т. А как же, кому неохота услышать новое да еще доброе слово.

И е т т е р. Ну и что? Почему нельзя каждому проповедовать на свой лад?

Б о й к. Поживей, ребята! Вы так усердно языки чешете, что забыли о вине и об Оранском{8}.

И е т т е р. Об Оранском забывать не след. Он для нас - каменная стена. Стоит только о нем подумать, и кажется - вот за кем ты укроешься, так что сам черт тебя не достанет. За здоровье Вильгельма Оранского! Ура!

В с е (хором). Ура! Ура!

З о о с т. Ну, старик, вымолви и ты словечко!

Р о й с ю м. За бывалых солдат. За всех солдат! Да здравствует война!

Б о й к. Браво, старче! За всех солдат! Да здравствует война!

И е т т е р. Война! Война! Вы сами не понимаете, что кричите! Слово это у вас само собой с языка срывается. И не диво, но нашему брату от него, ей-богу, так тошно становится, что и не скажешь. Весь год слушать грохот барабанов да разговоры, что этот-де отряд наступает оттуда, а тот отсюда, один взял высоту и остановился у мельницы, сколько там народу полегло, а сколько здесь, кто деру дает, а кто вперед продвигается, да еще, хоть тресни, не поймешь, кто же все-таки внакладе, а кто в выигрыше. Или и того лучше: взяли какой-то город, перебили всех мужчин и замучили несчастных женщин и невинных младенцев. От тоски и страха сердце замирает. Только и думаешь: "Вот придут и с нами то же сделают!"

З о о с т. Потому-то каждый бюргер обязан владеть оружием.

И е т т е р. В первую очередь семейный. И все-таки я предпочитаю слушать о солдатах, нежели смотреть на них собственными глазами.

Б о й к. Это уж, кажется, в мой огород.

И е т т е р. Я не об вас говорю, земляк. Мы только и вздохнули, как разделались с испанцами.

З о о с т. Видать, тебе с ними туго пришлось.

И е т т е р. Придержи язык.

З о о с т. Много, что ли, они навольничали, когда у тебя стояли?

И е т т е р. Молчать, говорят тебе.

З о о с т. Прогнали тебя из кухни, из погреба, из дому, а главное, из постели.

Смеются.

И е т т е р. Ох, дурья твоя башка!

Б о й к. Мир, господа! Неужто солдату пить за мир? Ну, а если вы об нас и слышать не хотите, пейте за собственное свое здоровье, за здоровье мирных бюргеров.

И е т т е р. Что ж, охотно! За безопасность и покой!

З о о с т. За свободу и порядок!

Б о й к. Идет! С удовольствием присоединяемся.

Чокаются и весело повторяют последние слова, но

каждый говорит другое и на свой лад, отчего

получается нечто вроде канона. Старик прислушивается

и наконец вступает в общий хор.

В с е. За безопасность и покой! За свободу и порядок!

ДВОРЕЦ ПРАВИТЕЛЬНИЦЫ

Маргарита Пармская в охотничьем платье.

Придворные. Пажи. Слуги.

П р а в и т е л ь н и ц а. Отставить охоту, сегодня я на коня не сяду. И позовите ко мне Макиавелли{9}.

Все уходят.