Его благородие

— Ваше высокопревосходительство, — начал я, но премьер отмахнулся, — у меня есть имя и отчество и для вас я Пётр Аркадьевич, а вот на людях я для вас ваше высокопревосходительство.

— Пётр Аркадьевич, — продолжил я, — одна мудрая женщина говорила мне в своё время: если не знаешь, что говорить, то говори правду. Лучше всего, если при разговоре с царской четой будете присутствовать вы, Распутин и я. Представите меня как Ангела. Я подробно расскажу, как начнётся война, как застрелят и утопят в Неве Распутина, как низложат царя и как в доме купца Ипатьева будет расстреляна вся их семья, не пожалеют никого, а драгоценности, спрятанные в платьях великих княжон большевики заберут себе. Думаю, что это их образумит.

— А если это подтолкнёт к кровавому террору, хуже, чем в 1905 году? — спросил Столыпин.

— Тогда, Пётр Аркадьевич, в дело придётся вступать Ангелу, — сказал я.

— Как это и что это будет? — забеспокоился Верховный Правитель.

— Всё будет зависеть от обстоятельств, — сказал я.

Мы помолчали.

— Вы бы хоть закурили, — сказал премьер. — Табачный дым действует отвлекающе.

— У меня есть средство почище дыма, — сказал я и звякнул в колокольчик. Появившемуся в дверях Терентьеву я сказал, — сделай-ка нам, братец Терентьев, по стакану чая с сибирскими травами.

— Слушаюсь, ваше благородие, — сказал Терентьев и исчез.

— Чего-то это он вас благородием титулует, — сказал Столыпин, — непорядок это.

— Простите, Пётр Аркадьевич, — сказал я. — Мне больше так нравится. Если у человека благородия нет, то никакими титулованиями это не изменишь. При людях он меня правильно титулует, а при виде вас растерялся.

— А вы действительно Ангел? — спросил Столыпин.

— Все мы ангелы по рождению. — сказал я. — Ангелы Божьи знают больше, потому что Книгу судеб читали и судьбу людей знают. И им дано право наставить людей на путь истинный. Только вот никто не знает, какой же путь истинный. И ангелы этого не знают. Является ли добром проявление милосердия к Каину, убившему своего брата Авеля? Является ли справедливостью отрубание руки человеку, укравшему кусок хлеба, чтобы не умереть с голода? Преступно ли стремление раба к свободе? И однозначного ответа на эти вопросы найти нельзя. Не тот враг, кто тебя столкнул в яму, и не тот друг, кто тебя вытащил из ямы. Всё взаимосвязано и цепочка событий может выстроиться так, что никто не сможет предугадать, что получится в итоге.

— А вы знаете, как в России трактуется притча о человеке, упавшем в яму? — спросил Столыпин.

— Знаю, Пётр Аркадьевич, — сказал я, — только большинство поминает не яму, а кучу дерьма, и, к большому сожалению, это является самой полной характеристикой русских.

— А если ЕИВ прикажет схватить вас и казнить? — допытывался премьер-министр.

— Я не удивлюсь этому, — сказал я. — Я не удивлюсь, если ЕИВ даст народу выбор – казнить меня или Ваньку-Каина. И народ выберет для казни меня. Значит народ от Рождества Христова не изменился ни на йоту и сколько сынов Божьих не будет ниспослано к ним, чтобы искупить грехи человеческие, народ будет так же грешен, как и был. И стоит ли жалеть такой народ? Не стоит. Изобретение Марии-Склодовской Кюри окажется тем Армагеддоном, по сравнению с которым Всемирный потоп был прогулкой на лодках по искусственному пруду в парке. И власть царская не от Бога, а от народа, который его терпит. Если бы власть императоров была от Бога, то большинство их заканчивало бы свой жизненный путь в геенне огненной, а не в своей постели. И если царь хочет испытать свою судьбу, то пусть испытывает. Я палец о палец не стукну, чтобы ему помочь. И народ вместе с ним окунётся в пучину массовых репрессий, и будет подличать, чтобы хоть как-то выжить. Кстати, вы первым можете ощутить на себе, прав я был или не прав. У оружейников я заказал пластинчатую кирасу из броневой стали для вас, и прошу вас ежедневно носить её и снимать только во время сна. Бережёного и Бог бережёт. Тогда не будем тревожить улей и дождёмся вашей поездки в Киев.

Вошедший Терентьев принёс нам чай с мелиссой, корнем валерьяны, чабрецом и листом лимонника.

После чая Столыпин выглядел бодрым, но чувство тревоги не спадало с него ни на один день.

Глава 51

Я начал игру и думал, что буду от неё в стороне, но, похоже, мне придётся играть первую скрипку в оркестре.

Дома я старался быть таким же, как и всегда, но не всегда мне это удавалось, что было замечено и МН.

— Что случилось? — спрашивала она.

— Никак не могу решить одну проблему, — говорил я, — но она секретная и с кем-то поделиться с ней нельзя. Даже с тобой. Но скоро всё решится.

— Это опасно? — спрашивала МН.

— Как тебе сказать, — отшучивался я, — вся наша жизнь состоит из опасностей. Чуть зазеваешься и на тебя извозчик наедет. А уж у военного человека так опасность на опасности. Слишком сильно вытянулся перед начальством – растяжение всего организма и всё тело начинает болеть. Если всё перечислять, то придётся писать целую книгу, а у меня на это времени нет.