Его искали, а он нашелся (СИ)

Всего этого хватает чтобы сбить всю защиту с демонопоклонника, чтобы разорвать его тело, почти обратить в пыль, чтобы потом отправить на такое страшное возрождение, рядом с которым возобновление уже три удара сердца, как мертвой Феникса просто чепуха и легкие покалывания. Но извергу не нужно перерождение, он ищет для демона только гибели окончательной и при этом уверен, что за это его враг ему искренне благодарен. Это конечно никак не отражается на их, очевидно, несовпадающих целях, как не мешает пытаться убить друг друга, но, право дело, Господину приятно, что хоть кто-то оценит его помощь с такой искренностью. А будь он обладателем хлипкого органического тела, а не идеального сосуда, многомерного и растущего в себя конструкта псевдоплоти, то его наверняка бы от этого затошнило, а на глаза навернулись бы слезы обиды - тяжело, когда единственные, кто тебя встречает с неизменным облегчением без всякого флера, кто понимает твои действия, является вот этой мерзостью.

Одна из лучших душ, отмеченная сразу шестью богами подлинная Героиня, давно сгинувшая в своей последней проигранной дуэли, преданная теми, кого когда-то оставила дома, отправляясь на великую, как по тем давним временами, так и по временам нынешним, войну. Пока она совершала подвиг за подвигом, тихий шепот Похоти постепенно убедил всех оставленных ею близких, ее слабые места, ее тщательно лелеемое, и оттого уязвимое, сердце в том, как для Героини будет лучше. И она, шесть раз благословенная, оказалась такой беззащитной перед теми, кого любила, не сумев сражаться и убивать тех, кто таких сомнений не испытывал.

Долгие годы отковки, переплавки и закалки этой души в самых разных фантазиях, целые жизни, прожитые в иллюзорных и сотканных специально под нее мирах, сроднили ее с Похотью, дали позабыть о боли предательства, найти в нем приятные оттенки и познать то, что от нее требовалось познавать. Идеальная заготовка именно под один удар, за которым небытие и, к легкой печали Господина, освобождение от любых оков - даже столь искаженные божественные печати заберут суть преданной из его ласковых рук. Освободят, пусть даже только в гибели. Их, печати эти, потому и оставили искаженными, но рабочими, чтобы заготовка, смелая нота героического стиха, сработала именно так.

Старик уже начал восстанавливать тело, пусть медленно, пусть не успевая, ведь слишком много ему пришлось возвращать, слишком часто он получал раны. Атака, которая не атака вовсе, выглядит подобно вспорхнувшей с протянутой ладони изверга лесной птице, половина которой белоснежна, будто девственный снег на горных вершинах, а вторая черна, как горечь преданной жены и матери. Шесть благословений, шесть проклятий, шесть Чудес, слитые воедино - это могло убить даже его, Господина, соправителя, обладателя сравнимой власти над иным Доменом и Пороком. Для того и создавалось оно, но оставить это несчастное существо жить было выше его сил, уничтожить демона требовало все естество изверга, что он не преминул исполнить.

Проклятый Вестник, наверное, даже после этого возобновился бы.

Но это все-таки был хоть и первожрец, но ключевым фактором являлись остатки человеческой не сути даже, а следов ее пребывания, мертвой памяти о бытие человеком в мертвой памяти о мертвом Боге. И так и не успевший что-то сделать старик уже распадаясь, отправляясь в свое последнее погибельное путешествие, сблизился, вырвав из ловушки жадного камня свои цепи, с даже не пытающимся уклониться извергом, вцепился в пошедшую пятнами от посмертного проклятия руку, выставленную в защитном жесте, да так и опал на землю ворохом истлевшей ткани его рубища, мгновенно проржавевших цепей, от которых целым осталось только одно звено... а может, только одно звено и было с самого начала настоящим? Последней с глухим стуком коснулась камня резная шкатулка, то ли из странного дерева, то ли из черного камня, то ли из кости или даже железа. Открывать ее не хотелось, потому он и не собирался рисковать - что бы ни прятал демонист буквально вместо сердца, но этот трофей, как и явно артефактная цепь может подождать.

Шла третья секунда с момента падения принца Варудо, а дворец уже разрядил в лепестки последние средства, похоже, использовав даже откровенно опасные артефакты, требующие жизней или хотя бы здоровья активировавших. Один из лепестков немного потускнел и покрылся сероватыми пятнами, потеряв часть вложенных в него силуэтов совокупляющихся душ под ударом сразу двух эффектов, близких по силе к мифу. В еще одном появилась быстро затягивающаяся дыра, ведущая не сквозь него, открывая вид на Площадь Семи Поэтов, а в глубины Домена, частью, мерностью которого являлись лепестки. Вторая рана была не столь опасна, почти не нанесла необратимых потерь - даже разрушенные души в лепестках восставали обратно, если целы те души, что помнят ласки развоплощенных, помнят их мелодии и ритмы.

Это акт отчаяния, что не удивительно.

Тварь сближается со своей жертвой.

Господин берет раба своего.