Его (с)нежная девочка

Взбрык. Попытка скинуть мою руку с воротника его куртки. Мат, от которого даже у меня уши в трубочку свернулись:

– Какого нах…

И Тим оборачивается, затыкаясь на полуслове, смотрит, выпучив большие от удивления глаза. У моего отпрыска уходит пара долгих секунд, прежде чем до него доходит, кто его поймал и прищучил.

– Да, Тим, не Диккерс, – говорю, закрывая за нами дверь. – У него твои опоздания уже в печенке сидят.

– Отец? – вмиг подбирается Тимур, скидывая-таки с себя мою руку. – Что ты здесь делаешь? – вырисовывается на помятом лице сына баранье упрямство. Для пущей убедительности рогов не хватает. Но пока что ощущение, будто их с завидной регулярностью наставляют только мне, причем по всем фронтам.

– То же самое я пришел спросить у тебя, сын, – кто бы знал, каких сил мне стоило сейчас держать спину ровной, кулаки в карманах куртки, а голос в одной тональности. Что самое удивительное, ни грамма раскаяния или вины в глазах пацана я не вижу. Если бы не тонкие стены комнат, я бы уже давно этого щенка на матах оттаскал, а так, как бы я ни был зол, но унижать его при других было бы сверхпозорным, в первую очередь для него.

– Что? Что ты пришел спросить? – задирает нос Тим, прячась за наигранной бравадой.

– Какого хера ты до сих пор не на рабочем месте? Или ты думаешь, что руководство курорта за тобой с мольбами выйти и поработать по пятам таскаться должно? Может, тебе гувернантку нанять, чтобы будила и на работу собирала, а?

– Да, млять, подумаешь, один раз опоздал! Невелика потеря, и база от этого не развалилась, насколько видишь, – скривился сынок, дерганно отступая.

– Один? Ты здесь уже четыре дня, и каждое гребаное утро тебя буквально волоком тащат на работу. Ты думаешь, это шутки? Или развлекаться сюда приехал?

– Откуда ты знаешь?

– Мать звонила, мозг выносила, нашел кому поныться. Действительно думаешь, что тебя пожалеют? Тебе не кажется, что ты вырос из того возраста, когда чуть что, мать тебе сопли подтирала, Тим? Пить, курить, гонять, разъебывать тачки за пару десятков миллионов и трахать все, что движется, научился, а повзрослеть забыл? – тычу пальцем в грудь убивающего меня взглядом, красного, как рак, сына. – Время, когда с тобой сюсюкались и улюлюкали прошло, если ты еще не заметил. У тебя появились обязанности и ответственность, хотя бы за себя и свою жизнь!

– Да пошел ты!

– Я-то пойду. Но если не я, как долго ты протянешь на своем пафосе, Тимур? Палец о палец за всю жизнь не ударил.

– А тебе не кажется, что уже поздно меня жизни учить? Надо было раньше начинать, когда вы с матерью свою личную жизнь строили, а я болтался сам по себе.

– Да надо же!

Мы оба замолкаем. Не знаю, как Тимур, но меня буквально разрывает изнутри от злости, ярости и желания вытрясти всю ту дурь, что сидит в его отнюдь не глупой голове! Нет, как вообще Ева умудрилась с ним связаться?! Твою мать, они же, как ангел и демон, причем в роли исчадия ада – мой отпрыск, у которого ни капли нежности или чистосердечия в глазах. Он такую, как Фадеева перетопчет, уничтожит и сломает.

От этих мыслей звереть я начинаю внутри еще сильнее.

– И чтобы ты знал, с универа звонили, тобой недовольны, что неудивительно. Регулярные опоздания, прогулы, конфликты, ты гонор свой поумерить не собираешься? Чего хвост распушил, павлин? Ты тут не отдыхающий, а работник, вдолби это в свою пустую голову! – стучу пальцем по голове парня. – Работа, Тим, знаешь такое слово?

– Да иди ты со своей работой, понял?! – отмахивается парень от моей руки. –Какого черта я должен вообще работать?! – срывается на крик сынок. А я смотрю на него и понимаю: пацан пацаном. Двадцать лет, а поведение, как у взбалмошного подростка в период пубертата.

– Ведешь себя не лучше ребенка. Если ты так не хотел работать, какого хера согласился на эту практику?

– Ты думаешь, меня кто-то спросил? Отправили, забросили в этот сраный гадюшник, и я еще тут прислуживать какому-то должен!

“Гадюшник”? Для нас уже один из самых дорогих курортов Швейцарии стал “гадюшником”! Я думал, большего удивления уже быть не может, но мой сын – просто кладезь невежества – выдает:

– Тебе не стыдно?

– Мне? – я аж опешил от такой наглости.

– Тебе. Твой сын тут каким-то толстосумам улыбается, не по статусу мне это, ясно?!

– Ах, не по статусу? – взлетают мои брови на лоб, а челюсти сжимаются так сильно, что я слышу их скрип в своих ушах. Не по статусу ему!

Делаю стремительный шаг и, пока сыночек не отскочил от меня как от огня, дернувшись в сторону, хватаю его за ухо, как в далеком-далеком детстве делал мой батя, ставя на место зарвавшегося отпрыска. Подтягиваю к себе и наслаждаюсь недовольным змеиным шипением, заглядывая в мечущие в меня молнии глаза.

Нет, я его прихлопну. Ни разу в жизни я на сына руки не поднял. И видимо,очень зря! Клянусь, я человек очень терпеливый. Я могу очень долго проглатывать выверты и чужие закидоны, но любому терпению, даже ангельскому, приходит конец. Как там у Гоголя? Я его породил, я его и убью, гаденыш статусный!