Его величество

3 сентября государь, вместе с императрицею и младшими великими князьями, поехал в печальном настроении своей души уединиться на несколько дней в Петергоф. 6-го сентября прибыла из Варшавы и великая княгиня Елена Павловна с дочерью. Ожидалось прибытие тела.

* * *

Каждый раз приближение этой даты вызывало у Николая Павловича противоречивые чувства. К нему вдруг приходили щемящие душу воспоминания, и ничего не хотелось более делать, как молиться за упокой души Благоверного Александра. Но как человек, с детских лет приученный к порядку, к соблюдению законов, правил, традиций, он вынужден был 20 ноября отмечать очередную годовщину восшествия на престол.

— Какой тут праздник? — восклицал Николай Павлович, когда жена его снова в потоке речи упоминала о двадцатипятилетнем царствовании, которое было установлено праздновать 20 ноября 1850 года.

— Но, Николай! День сей отмечен в календаре, — хмурилась Александра Федоровна.

Императрица не могла понять, почему вдруг в отличие от прошлых лет в этом году ее муж отказывается отмечать день вступления на престол. Приученная с юного возраста к пониманию, что все должно иметь свое объяснение, она сердилась на мужа, который продолжал заявлять кратко и категорично.

— Знаю, что за день, знаю, — он подошел к жене, взял ее руки в свои руки. — Ты же помнишь сама, что 20 ноября 1825 года я был просто армейским командиром, и само восшествие мое на престол могу считать только 14 декабря. А двадцатое? — Николай Павлович ласково посмотрел в глаза жены и, улыбнувшись, добавил: — Двадцатое число сопряжено для меня столь грустными воспоминаниями, предшествующей ему кончине моего благодетеля, что я очень далек, чтобы считать его каким-нибудь торжеством, и не вижу боле причины праздновать за 25 лет, чем за 15 или за 10.

— Ты же помнишь, Николай, к нам всегда приходили твои соратники и поздравляли тебя. Придут они и в этот раз, — тихо отвечала императрица, вовсе не надеясь, что муж изменит решение.

— И мы будем вспоминать, как обычно, Александра, — в тон ей постарался сказать император.

Поцеловав Александру Федоровну, государь подошел к окну. Он сделал всего несколько шагов, но в них жена вдруг увидела, что шагнул Николай не так, как это делал обычно, — твердо, с изяществом давая отмашку правой руке, а ступил, словно споткнулся и просеменил частыми шажками, как всегда ходят старые люди.

«Он начал сутулиться, осунулся, стал раздражительным», — с неведомым ранее страхом подумала она, окидывая взглядом фигуру мужа.

Александра Федоровна не успела дать объяснения изменениям, произошедшим с Николаем Павловичем. Он резко обернулся к ней, и при виде родного лица, с доверчивой улыбкой, ей не захотелось продолжать грустную мысль.

— Ты же не забыл — на 20 ноября назначено открытие моста через Неву, — сказала она. — Петербуржцы рады будут увидеть своего государя.

— Я непременно прибуду на открытие, — кивнул он. — Но оно должно пройти скромно и не 20-го, а 21-го числа. Не спрашивай, пожалуйста, о причине. На 20-е у меня намечено много неотложных дел, да и нет надобности, подгонять срок сдачи моста, к какой-то дате. Его построение уже само по себе дата.

— Тебя что-то беспокоит? — Александра Федоровна прошла к окну, вгляделась в лицо мужа. — Извини, ошиблась. Оттуда, — она легонько качнула головой, на то место, где недавно стояла, — мне показалось, что лицо у тебя потемнело.

— Я подумал, царствую вот уже 25 лет, а ничего заметного, о чем могли бы вспоминать потомки, не сделал, — проговорил он задумчиво. Потом, как это бывало с ним всегда при переходе от плавной речи к динамичной, чуть встряхнул головой и продолжил с напором: — С первых дней мечтал уничтожить крепостное право, собирался передать дело сыну в его окончательном решении с возможным облегчением для него, но еще больше запутался в своих комитетах, указах, постановлениях. Долго раздумывал строить или не строить железные дороги, а теперь догоняю Австрию, Америку, Англию, Францию. До сих пор Польшу обуздать не могу. Поляки продолжают воевать против меня, угрожать мне.

Ты, может, думаешь, что я радуюсь завершению войны с венграми, возношу себя за спасение Австрии. Не скрою, радовался. Сейчас другие мысли одолевают меня. Не вериться что-то в благодарность австрийского правительства…

— У тебя будет время все исправить, довести до конца, — поторопилась она, в порыве коснувшись пальчиками его руки.

— У меня уже нет времени, — сурово ответил он. — Извини, я опаздываю на встречу.

Как и пожелал император, 20 ноября 1850 года никаких приглашений в Царское Село, где находился в то время двор, не последовало. Государь позволил отличить юбилейный день лишь молитвою. В Петербурге собирались сделать иллюминацию, и везде были настроены леса, как 18 ноября вдруг пришло повеление леса разобрать, все приготовления уничтожить, ограничив иллюминацию, как всегда бывает в царские дни, одними плошками.