Его выбор (СИ)

Деревня, в которой отец Вела являлся старейшиной, была маленькой, всего на пять домов, но богатой. Жители там разводили овец и коз, доставляли в замок приятно пружинившие на зубах сыры, которыми потчевали Рэми дозорные Жерла. А еще говорили, что старейшина, отец Вела, просил отдать Рэми в пастухи, называя мальчика «смышленым малым». Только Жерл почему-то отказал и даже велел «старого хрыча» не слушать и улыбкам его не верить, потому как мало искренности в тех улыбках.

Рэми больше и не верил, но по поручениям в деревню бегал частенько. То с повелением привезти в замок еще сыров и овечьего молока, то с вестью, что нужны еще шкуры, а сегодня с вопросом к старейшине: не хочет ли кто из деревенских поехать с дозорными на ярмарку.

Когда он выбежал на дорогу, пошел проливной дождь. Рэми вмиг вымок до нитки и замерз, с трудом что-то разбирая в серой густой пелене ливня, видел лишь неясные тени низких хат, прятавшихся за яблонями и грушами, темные полосы огородов и тонкие ленты заборов. Обиженно скрипнула под ладонями калитка, покачнулись у забора ветви смородины, скрипнула цепь в колодце. Направившись к крыльцу, Рэми поскользнулся в грязи, упал и похолодел, услышав тихое рычание за спиной.

Медленно обернувшись, Рэми успел заметить лишь метнувшуюся к нему серую тень. Он замер от ужаса, медленно скользя взглядом по мускулистой шее, в шерсти которой путалась грязная веревка, по оскаленной острой морде, по дрожащей губе, обнажающей белоснежные клыки. Он смотрел и не мог отвести взгляда от желтых глаз, в которых бесилась ярость, не осмеливался двинуться, дышать не осмеливался, дрожал в такт тихому рычанию и уже не замечал ни все более усиливающегося дождя, ни бегущих по щекам капель.

Но страх куда-то вдруг отхлынул, оставив за собой звенящую пустоту. Рэми медленно сел и улыбнулся. Всего лишь волк… Мокрый, злой, казавшийся грязным из-за неожиданной рыжины в серой шерсти. И с собакой ведь совсем не спутаешь — более сильный, более мускулистый более... неприученный. Хоть и привязанный к сараю, а все равно не убежишь, даже встать не успеешь — достанет. Слишком близко Рэми подошел, слишком опасно. Слишком стыдно… в маленьком дворе заблудиться.

А все равно почему-то не страшно. И клубится в груди горечь, перемешанная с жалостью, и охота утешить, усмирить рвущуюся из желтых глаз боль. Ведь волку просто страшно. И больно. И плохо… очень плохо.

Рэми прополз по грязи, встал перед волком на колени, обнял его за шею и зарылся носом во влажную, чуть седую шерсть. Дождь пошел еще сильнее. Вода стекала с волос за шиворот, Рэми трясло от холода, но он упорно жался к бестии, чувствуя ее тепло, слыша биение ее сердца, тихий рокот ее рычания. И ведь совсем не зло рычит, ласково. И лижет ухо, шею, тыкается носом в плечо. Щекотно же, смешно. И хорошо.

Стукнула за спиной дверь. Волк вздрогнул, сильным ударом плеча откинул Рэми в сторону и прыгнул к стене сарая. Разорвала пелену стрела, вонзилась в грязь у ног Рэми, дрожа и скидывая с себя капли дождя.

— Ты жив, мальчик? — закричал сбежавший по ступенькам старейшина. — Хорошо, что жив…

Он, не спуская с волка испуганного взгляда, схватил Рэми за шиворот, заставив встать, войти в дом и переодеться в сухую одежду. Весть из замка он, казалось, не услышал. Все причитал горестно в полумраке просторной избы, что почти не уберег "щенка Жерла", все говорил, что если Рэми решил сдохнуть, то подальше бы от его двора. А Рэми все молчал, вслушиваясь в вой за окном:

— Совсем разошлась, зараза! — улыбнулся беззубой улыбкой старейшина, убедившись, что Рэми цел. — Щенков ее я продал. На рассвете и эту заберут… бестия. Умная, красивая. Завтра в столицу поедет, богатеньких арханов развлекать. Они ее против своих воинов выставлять будут и смотреть, кто победит. А мне все едино, кто. Что арханы, что эта… Сдохнут — и слава богам, одной тварью на земле меньше.

А потом вдруг, поймав удивленный взгляд Рэми, почему-то поправился дрожащим голосом:

— Да уберегут боги наших арханов. Думаю, что они эту бестию одной левой…

Рэми сглотнул. Вой за окном усилился, хлыстом полоснув по напряженной спине. Плачет. Истекает болью. Молит помочь… но как? Усилился дождь, ударил по стене ставней поднявшийся ветер. Хозяйка, молчаливая, седая, поставила на стол деревянную кружку с молоком, по душе вновь разлилась горечь…

— Сколько?

— Сколько чего? — не понял хозяин.

— Сколько за нее?

Когда хозяин сказал сколько, Рэми горестно вздохнул. Хоть и был он малым, а понимал, столько нет ни у него, ни у Брэна. А даже если и было… Брэн не дал бы. Не на волчицу.

— Давно не было такой удачи, — распинался тем временем хозяин. — До следующей весны безбедно жить будем… А как же она скулила, как рвалась, когда щенков увозили. Эх, парнишка, жаль, что ты этого не слышал.

Рэми слушал вполуха и пил овечье молоко, не чувствуя вкуса. И даже сыр, который поставила перед ним хозяйка, не казался таким же лакомством, как прежде. А когда за окном стало совсем темно и перестал лить проливной дождь, Рэми запросился домой.