Читаем Его зовут Ангел (СИ) полностью

Когда я понимаю, что непозволительно долго смотрю на новичка, я быстро отвожу взгляд к учебнику и нервно выдыхаю. На меня наваливаются вопросы. Откуда у него шрам? Почему он хромает? С ним что-то случилось? Что-то серьезное?

Время, кажется, замедляется, или вообще останавливается.

Я вжимаюсь в стул и опускаю голову так низко, как только могу.

- Проходи за последнюю парту, - произносит Светлана Александровна. Должно быть, эти слова адресованы новичку.

Я не слышу ответа и борюсь с желанием поднять голову и пронаблюдать за ним. Я делаю пару глубоких вдохов и сосредотачиваюсь на открытой книге. «Слово о полку Игореве» - последнее, о чем мне сейчас хочется думать.

Я улавливаю слухом приближающиеся шаги, и до меня доходит, что единственная свободная парта, да еще и последняя, находится за нами с Егором. Этот новенький со странным именем будет сидеть совсем рядом. Ох…

Когда… Ангел (боже, какое глупое имя) проходит мимо нашей парты со стороны Егора, я все-таки открываю взгляд от учебника и смотрю на его толстовку. Новенький лениво идет к своему месту, а затем я слышу, как падает на стол его рюкзак, слышу звук открывающейся молнии.

Я закрываю глаза и вновь пытаюсь привлечь свое внимание к пожелтевшим страницам потрепанной книги. «Слово о полку Игореве». Мне нужно думать только об этом. Но я не могу не заметить, как все до последнего поворачивают свои головы в нашу… в сторону новичка и с откровенной наглостью смотрят на него. Какое бесстыдство.

Они начинают шептаться, и мне хочется зарядить учебником в спины Светы и Алины, потому что их комментарии мне слышны лучше всех. Но я не могу этого сделать, потому что: во-первых, это будет выглядеть глупо; во-вторых, после этого безумного, но, по моему мнению, правильного поступка я огребу массу проблем, которыми я и так сыта по горло; и, наконец, в-третьих, это просто не культурно. Я, может быть, и изгой, но уж точно не из тех, кто любит совершать физические нападки на других. Наверно…

Кто-то громко вздыхает, и через секунду я чувствую, как слабый ветерок ударяется мне в спину. Я мгновенно напрягаюсь, превращаюсь в пружину, и уставляюсь на темный затылок Светы Лазаревой. К счастью, ее лучшая подруга до жути наблюдательная, и она замечает, с каким выражением лица я смотрю на Лазареву. Алина «незаметно» толкает в бедро подругу и едва заметно кивает острым подбородком на меня.

Мне надо отвернуться. Отвести взгляд. Спрятаться. Исчезнуть.

Я успеваю опустить голову до тех пор, когда Света поворачивается ко мне и смотрит на мою макушку. Я начинаю воспламеняться от стыда до самых кончиков пальцев ног. В ушах звенит, сердце томительно колотится в груди, щеки горят, как после нескольких проведенных часов в бане.

Я вижу, как спустя несколько секунд Света и Алина отворачиваются от меня, и вздыхаю с облегчением.

- Даю вам пять минут на повторение отрывка из «Слова о полку Игореве», - громко заявляет Светлана Александровна.

Кто-то стонет, кто-то злобно шипит, а кто-то продолжает с интересом разглядывать новичка.

Кстати, о новичке.

Сразу после объявления учительницы кто-то тычет в мою спину ручкой. Это не может быть Егор, потом что он сидит рядом - это раз, и он бы никогда так не сделал - это два. Я молюсь, чтобы мне показалось, что в меня тычут ручкой, потому что я не хочу оборачиваться, не хочу разговаривать с новеньким. И для этого существует масса причин. Наверно, самая главная заключается в том, что этот… Ангел может оказаться таким же неприятным типом, как и все. Мало ли кто знает, что у него на уме. Может, он уже приготовил какую-нибудь жестокую шутку, и собирается…

- Эй, - слышу я шепот позади себя.

Я не отвечаю. Может, это не мне? Или вообще показалось?

Я вижу, как искоса смотрит на меня Егор. Значит, не показалось, и он тоже слышал.

- Эй, - доносится снова.

Я боюсь оборачиваться, но мое тело отзывается быстрее, чем разум, и вот я обнаруживаю, что мой подбородок прижат к правому плечу, и глаза смотрят на улыбающееся лицо со шрамом. Я понимаю, что не должна разглядывать длинный бледно-розовый рубец, но ничего не могу с собой поделать. Любопытство захлестывает меня, и мои глаза просто-напросто приклеены к левой щеке новичка.

- Не подскажешь, на какой странице находится отрывок, который вы должны были выучить? - вежливо спрашивает он меня.

Я, наконец, отрываю взгляд от его шрама и перевожу на большие глаза теплого коричневого оттенка. Я была права. Они у него не светлые. А какие длинные ресницы! Я много раз слышала, как девчонки говорили, что хотят такие ресницы, и специально наращивают их.

Я еще никогда и никому так долго не смотрела в глаза. Но новичок выглядит спокойным, словно нет ничего странного и ужасного в том, что я так откровенно разглядываю его. Я же не красивая! И лицо у меня всегда такое, словно я когда-то проглотила кирпич. И почему меня вообще заботит, какого мнения обо мне новенький? Мне должно быть все равно. На всех. И на этого паренька тоже.

- Что? - спрашиваю я, делая вид, что не расслышала его в первый раз.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза