Егорка-пастух

В воскресный день, часа в два пополудни, в лебедкинское волостное правление сбирались судьи из крестьян. В присутственной комнате с развешенными на стенах печатными и письменными объявлениями носилась клубами пыль; пол был загрязнен до того, что нельзя было разобрать, земляной он или деревянный; воздух был насыщен махоркой, капустой и пр. Видневшиеся между плотно забитыми двойными рамами кирпичи с солью еще более наводили уныние на свежего человека. В переднем углу висела икона мученика Пантелеймона, присланная с Афонской горы. У окон стоял письменный стол, покрытый клеенкой, с грудами бумаг и массивною волостною печатью. По стенам стояли скамейки для судей. В ожидании старшины и писаря в присутственной комнате два старика рассуждали между собою.

– Наши судьи, Антон Игнатыч, грех сказать плохова! Старый старшина малый смирный… И Андрюшка косолапый, – хоть он маленько и с горлом… орет, что на ум взбрядет, но за себя постоит! И мы с тобой!.. Знамо дело, винца выпьем, а ведь за полштоф никого не променяем… А приносят – надо пить, и проситель тоже: сухая ложка рот дере… в праздничное время почему ж не выпить?

– Ванюха тоже мужик хороший, да похмыра, – говорил другой, – слова не доберешься… А Листрат хоть молвит слово старшине! Человек книжный… надо так сказать!..

Пришел старшина в новом дубленом полушубке, за ним писарь, несколько просителей и судей. Старшина положил на стол свою белую крымскую шапку и обратился к просителям.

– Вы что лезете?

– К вашей милости, Захар Петрович: у меня ноне ночью замок сломали…

– А у меня Парашка прибила мово ребенка.

– Постойте, постойте! Засядем, тогда и жалуйся… А воробьевские – все собрались?

– Все, – сказал сторож, – они на крыльце… Старшина подошел к письменному столу и вдруг

всплеснул руками.

– Стой!.. Куда цепь девалась?

– Должно быть, обронили, – сказал писарь, – это судьи, должно, маленько потерлись – свалили, вот она!

– Зачем их безо времени пускать! – заметил старшина, – ведь это вещия царская… Ну, что же? пора начинать!

Судьи разместились на скамейках, писарь сел за стол, старшина стоял среди присутствия, наблюдая за порядком.

– Сват! дай табачку, – вполголоса говорил один старик.

– Что, малый! у Петрухи отсыпал. Намесь махорки купил, стал это, братец ты мой, терет с золою… натер, понюхал – ничего не берё!..

– Будет вам калякать! – заметил старшина, – не накалякались! Здесь присутственное место…

– Ничего, Петрович, мы промеж себя…

– А то не хуже Егорки-пастуха… Он сдуру слово-то ляпнул на миру, а теперь другая неделя сидит…

– Петрович!.. Кого ж перва-наперво будем судить?

– Разве не видали? – сказал старшина, – вот в прихожей стоят!

– Нет, Петрович, для правды не лучше ли Егорку сперва судить, а эти только пришли…

– Егоркино дело, – возразил старшина, – ты молчи! Его разбирать надо с толком… А наперва разбяри плотву-то… вишь, она лезет! у сундучка замок сломали…

– По мне, что ж? – проговорил один старик, – кого хошь вяди!

Писарь сделал пол-оборота к судьям и объявил:

– Вот что, господа судьи: плотву-то оно плотву… она от нас не уйдет… а по-моему, лучше взяться за пастуха – а то как бы он на себя руки не наложил… кто его знает?.. долго ли до греха?..

– Что ж, Петрович, веди его! Когда-нибудь не миновать – судить надо!

– Сторож! – крикнул старшина, – зови сватов сюда…

В правление вошел Краюхин, невестин отец и мужики, бывшие на запое. Последние, вздыхая, бормотали:

– Вот оно, винцо-то, что делает! выливается наружу… не знаешь, где попадешь…

– Неверная его нанесла!.. у меня вот конопи не вытасканы…

Сторож привел пастуха. Парень был в изорванном полушубке, в худых сапогах и тяжовых, полосатых, домашнего изделия штанах. Он сильно похудел; всклокоченные волосы падали на глаза, и всего его охватывала дрожь. Сторож постановил его на средину комнаты. В эту пору все затихло; видно было, как пыль слоями улегалась на всем, что было в правлении.

– Ну, рассказывай, братец ты мой, – начал старшина;– какого петуха ты хотел подпустить? Евсигнеич! прочти-ка жалобу.

Писарь встал и прочитал: «18… года, дня… в лебедкинское волостное правление принесена словесная жалоба крестьянина деревни Воробьевки, Петра Краюхина, в том, что казенный крестьянин деревни Чернолесок Егор Ивлиев злонамеренно подущал родителя своего Ивлия Карпухина запивать дочь крестьянина деревни Воробьевки Кузьмы Ерохина и во время последнего запития произвел бунт, а также возмутил запитую невесту к сопротивлению против родителей и произносил угрозительные слова».

– Ну вот, слышишь, какая на тебя принесена жалоба? – обратился старшина к пастуху.