Егорка-пастух

– Вот что, Захар Петрович, – начал парень, – на-первой я тебе скажу: девки я не перебивал, сама она не хочет за Ваньку итить… Родителя то есть своего я заслал сватать, – это у законе. Никто мне не смеет помехи делать. Отдали – отдали! а не отдали – вольному воля! Он тоже с угощением пришел, небойсь из последнего… Середку-то у Мотюхиных небойсь цалковый отдал… А что это, значит, насчет красного петуха-то, это мало что говорится! Кабы ты видел, что там было, так не то скажешь! Аль я с ума спятил – деревню жечь? Авось я тоже хрященый… разве я себе лиходей!

Судьи все молчали. Писарь скрипел пером. Старшина, сидя в креслах, поглаживал бороду. Наконец, он заговорил:

– Положим, что ты запивал… Это дело не наше! там валандайся с сватами, сколько знаешь… А вот насчет петуха-то, малый, дело наплевать…

– Ведь я, Захар Петрович, сказал тебе: петух дело пустое! Это я у этой страсти сбрехал…

– Сбрехать-то сбрехал, – подхватил старшина, – а ты небойсь слыхал пословицу: слово не воробей, а вылетит, не поймаешь: тебе бы не нужно этих речей и говорить; пришел, попил сабе, покалякал… Вышло дело – так, а не вышло – насилук мил не будешь. А то иде беседа, а ты сейчас красного кочета…

– Что ж, Захар Петрович! – воскликнул Егор, – я спокаялся тебе… вгорячах слово сказал… а насчет чтобы тоись того… не приведи бог лихому лиходею этакими делами займаться… спроста сказал, ей же богу! девка очень пондравилась…

– Слухай, Егор! – сказал старшина, – коли ты молвил, стало быть у тебя на уме лихое было!..

– Вот те лопни мои глаза, провались я сквозь землю, чтобы что-нибудь было такое… кабысь одно маненько взяло: нечем взять, наше дело бедное, она и сорвись с языка… А чтобы насчет настоящего… Я нехай век по чужим углам буду биться, а на это дело николи не соглашусь…

– Ну что ж? – объявил старшина, – допрос снят. Будет с тебя! Сторож! отведи его!..

Пастуха вывели. Краюхин выступил вперед и объявил:

– Захар Петрович! Я у трех мировых… Усе поряшили, что за ентакие дела хвалить не следует… Только им нельзя с Егоркой справиться, потому они судят промеж господ. Будь ваша милость! Засади его в острог! незымь его подумает, как кочетов подпускать…

– Разбярем, разбярем, это дело наше! – сказал старшина и обратился к свидетелям – Вы были на запое, когда Егорка бушевал?

– Что ж, Захар Петрович, – проговорили мужики, – мы не отрякаемся… только мы не с тем пришли, чтоб бушевать…

– Ну как же дело было?

– Это, значит, пришли мы, – заговорил один, – сели за стол как следствует, поели студень… Подали хлёбово… Знамо дело, – выпили по стаканчику, – девка и закандрычься… хлёбово похлебали, побалакали, откуда ни навернись – Егорка. И начал бушевать: мы ально ужахнулись… И пошла промежду нас нескладица… А он и начал тращать: «Мотри! говорит, коли не будет по-моему, вся деревня слетит!»

– Ну, ступайте теперь, – сказал старшина мужикам, – мы разберем без вас. Посидите в избе…

– Что ж, так было, как Федот показывая? – спросил старшина остальных свидетелей.

– Точно так, Захар Петрович: пастух кричал благим матом, хоть бяги вон из избы…

Мужики вышли. В правлении оставались одни судьи и старшина с писарем.

– Что ж, старички, – начал старшина, – как дело-то порешим?

– Говори! – сказал один судья другому.

– Говори ты!

– Что ж, – подтвердил старшина, – как думаешь, так и говори!

– Вон Федосеич что скажет? Он кабысь постарше нас…

– Аи я один у миру! – возразил седой старичок, закладывая одну руку за пазуху, другую опуская в карман, – по мне, как мир, так и я…

– Федосеич! – воскликнул один рябой высокий мужик в худом армяке, – ты все-таки мужик пожилой, ну, значит, пчел имеешь… и с тобой всякое бывало на веку… Ты, примерно, как знаешь, так и говори… А то вон, пожалуй, спроси Фильку: он сбреша такую оказию, сам не рад будешь!

– Что ж такое знача? – заговорил приземистый мужик с рожей на щеке, – аль меня на смех призвали? Мы тут усе ровны… Что он судья, что я судья… Разя у него больше моего в голове?

– Стой! стой! тут не место! – прервал старшина, – это вот кончим дело, тогда кричи, сколько влезя!.. Ну что ж, судьи? как порешим?

– Вот наперва что скажет Федосеич, послухаем… Федосеич кашлянул, посмотрел в пол и заговорил:

– У нас спокон веку неслыхано таких делов… У нас, бывало, ребята валяются на полатях аль на сене – и не знают, кого мы запиваем… Принесешь платок от невесты, швырнешь ему… платок красный, ну, знамо, парень и рад… никаких пустяков не было! А это вот нонешние ребята маненько стали из послухания выходить… Займаться чем не следует… вестимо, баловство!.. не смысляны… худа-то не видали!.. Егорку, что говорить! хвалить нечего… Да ведь он признался при всем суду, что пошутил… Отрастку дать ему следует, чтобы упережь не выдумывал чего не надо… Что ж налегать-то на него! Я слышал, управитель его расчел за эвти дела-то…

– Как же! – подхватил рябой мужик, вставая и размахивая руками, – ён, братец ты мой, приходя к управителю, а тот ему говорит: «Ты что там наделал? какую деревню хотел спалить? Нам таких негодяев держать в имении не приходится… получи расчет и убирайся с богом…»