Эй, вы, евреи, мацу купили?

Он похлопал себя по плечам, приседал. Сколько можно семинариться? Они все что, бездомные? Идиоты! Эх, разуться, опустить ноги в таз с теплой водой, а потом – в постель. Но предстояло задержать Щаранского, если он выйдет с анкетами.

– На кухне свет горит, а голосов не слышно, – окликнул Лазаря напарник.

– Водку пьют, – предположил Хейфец.

– Разве евреи пьют водку?

– Во дает! А я что, не еврей? Или водку, или по пиву ударили.

– А ты бы пошел к ним. Ты ведь тоже еврей.

– Так. Будем слушать Альбрехта, – сказал Хейфец. – Бери наушники.

«Я вообще хотел начать с некой цитаты, – дрогнувший голос Альбрехта, – но цитату забрали. Стоит что-то нацарапать, как тут же появляется некто и цап-царап. Можно понять их любопытство, но к чему такая жадность? И ведь не возвращают прочитанное! Одного редактора самиздатовского журнала вызвали на допрос. «Почему ваша фамилия на обложке журнала?» – «Не имею понятия». Когда он мне это рассказал, я говорю: «По-твоему, нужно созвать международный суд по выяснению причин появления твоей фамилии на обложке? Если тебе доверили быть редактором, то почему ты должен врать? Врать некрасиво. Говори остроумно: «Вы полагаете, В. Лазарис – это я?». Наверно, следователь опешит: «А вы разве не Лазарис?». – «Нет, отчего же, я тоже Лазарис». Улавливаете юмор? Следователь, я думаю, тоже оценил бы такой ответ!

А вот еще один нетипичный случай. Слушал Кац «Би-би-си». И вдруг узнает: его коллега Каплан попросил политического убежища в Англии, а у Каца хранился портфель Каплана. Кац отнес портфель на вокзал в камеру хранения. Четыре дня мучался: а вдруг там деньги! А что еще мог хранить доцент мясомолочного института? Кац вернулся на вокзал, открыл ящик, и тут же его накрыли: «Ваш портфель?» Между прочим, менты тоже надеялись, что там деньги. Короче, Кац во всем сознался. Менты накатали телегу на Каца. И вот партийное собрание.

– Ты скрывал портфель предателя! – Каюсь. – Откуда он у тебя? – Он дал. – А для чего ты «Би-би-си» слушаешь?

Понимаете, все слушают «Би-би-си», но они не выпали из трамвая, а Кац вывалился. Ну, и выгнали его из института. Он подал документы на выезд в Израиль, и вошел в число великомучеников. В Америке на каждом перекрестке плакаты «Свободу Кацу – отцу русской алии!» И что примечательно: об его отцовстве американцы знают исключительно со слов самого Каца. Американцам нужен символ алии. И вот он: мученик, герой! А он так… ну ничего… жив-здоров. Вы меня поняли?»

– Так что там было, в портфеле? – спросил Лернер.

– Открытки с голыми бабами.

Альбрехт откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.

– Число желающих покинуть СССР растет как эпидемия из-за одной фразы: «Ваш отъезд не в интересах государства». И вот уже десятки тысяч евреев боятся упустить момент сжечь корабли, убежать от постылой жизни. Душу терзает страх перед неизвестностью, но как пьянит чувство предвкушения новизны.

– Володя, тебе поставить графин с водой? – тонкие губы Лернера вытянулись.

– Можно даже графин вина, – засмеялся Альбрехт. – Итак, власть заразила вас горячкою бегства. Плевать на твою искренность намерения «воссоединиться с тетей из Хайфы», и на твою чистоту еврейской крови, и на твою Богобоязненность, на желание кушать только трефное.

– Кошерное! – проснулся Слепак.

Все захохотали.

– Кошерное, поправился Альбрехт. – Вы помните «самолетное дело»? Кузнецова и Дымшица вели, с ними играли для грандиозного спектакля «Алия из СССР». Ведь были серьезные причины пресечь угон самолета, как только Кузнецов об этом вслух сказал.

– А на что Господь Бог? – улыбнулся Розенштейн. – На все Его воля.

– Альбрехт развел руками.

– Не исключено, Гриша. Но тебе не приходила мысль, что от тебя уже давно хотят избавиться и передать твою четырехкомнатную квартиру на Юго-Западе более достойным товарищам. Ведь получил ее ты от государства бесплатно. Время требует тебя выпихнуть не мытьем, так катаньем. А ты умирал от страха. Когда подавал документы на выезд.

– Выдавали бы комсомольские путевки, – Гриша аж привстал.

– Выдавали. В сорок восьмом году Сталин откомандировал группу офицеров в Израиль. Ну, хорошо, вернемся к первым вашим шагам. Вы отдали в ОВИР свое заявление, справки с места жительства, из военкомата, характеристику с места работы, квитанцию из банка об уплате первого взноса за визу и, наконец, вызов из Израиля. Я ничего не упустил? Итак, на вас заводят ДОПР – Дело оперативной проверки. Как говорится, в России дело чтоб начать, нужна бумага и печать. Проверили. Настал черед за МВД – не их ли вы агент, были или нет судимы.

– Между прочим, – поднял руку Щаранский, – мне в Минске рассказывал Давидович, что делается «агентурно-оперативная установка»: собирают сведения о близких родственниках, опрашивают соседей, сослуживцев.

– Возможно, – согласился Альбрехт. – Наконец материалы собраны. О вас известно как будто все. Конец? Фиг с два. Теперь за вас берется КГБ. Действительно ли родственники за границей? Пригоден или нет к вербовке? Последнюю точку поставит выездная комиссия ЦК партии. Я вас не утомил?