Эйфория

– Что странного в моей просьбе? – медленно и глядя на него, не отрываясь, проговорила она. Это не было заигрыванием. Ей действительно было интересно.

Бенедикт второй раз за сегодняшний вечер подавил порыв от души выругаться. С этим пора заканчивать. Он с самого начала знал, что не будет этого делать. Не стоило приглашать ее. Тони прав, его любопытство однажды выйдет ему боком.

– Элис, ваше желание… вернее сказать, ваша заявка противоречит моим профессиональным и человеческим принципам, поэтому, боюсь, вам придется…

– Что вас смущает, мистер Тэррингтон?

Бенедикт поднял брови.

– Вы полагаете, что заявка, в которой написано «ролевая игра, включающая инсценировку изнасилования», – недостаточный повод для того, чтобы почувствовать себя неуютно?

Элис хмыкнула.

– Полагаю, у меня недостаточно информации для того, чтобы оценивать такие вещи.

Бенедикт улыбнулся.

– Вероятно. Но именно для этого я здесь, и я готов вам сказать: выполнение вашей просьбы невозможно.

– Почему?

– Потому что изнасилование и секс – это совершенно разные вещи, – пожал плечами Бенедикт. – Невозможно «сыграть» насилие, как невозможно представить себе, чтобы подобные действия могли иметь какое-то отношение к эротическому контакту или быть сколько-нибудь возбуждающими.

Элис задумалась.

– Не знаю, мистер Тэррингтон, – в явной нерешительности сказала она, – должно быть, вы правы, и то, чего я хочу… то, чего мне не хватает, или, скорее… – она замолчала, глядя куда-то мимо него, будто бы ведя разговор с самой собой или просто размышляя вслух. – Или, может быть, я просто неправильно подобрала слова.

Теперь уже Бенедикт почувствовал себя заинтригованным.

– Что вы хотите этим сказать?

Элис сделала неопределенный жест рукой.

– Обычно, когда говорят «изнасилование», имеют в виду активные действия или нападение со стороны одного из партнеров, – проговорила она, – и, это, само собой, не может и не должно рассматриваться как секс, – просто потому, что сексом не является то, что происходит без согласия одного из участников. Но то, о чем я вас прошу, – это совсем… совсем другая… совсем другое… решение.

– Я все еще не понимаю, – Бенедикт скрестил руки на груди. – Что, согласно вашим ожиданиям, я должен был бы сделать?

Элис посмотрела ему в глаза.

– Взять меня. Без подготовки и прелюдий.

– Жестко?

– Скорее, грубо.

В ее лице не было ни намека на иронию, иначе Бенедикт подумал бы, что она над ним издевается.

– Как вы себе это представляете? – медленно и раздельно произнес он.

– Как это обычно бывает, – невозмутимо сказала она, – к сожалению, на это мало кто соглашается.

– Никому не хочется ходить по грани, за которой начинается преступление, – сердито сказал Бенедикт.

– Не все знают, как глубоко в них самих лежит эта грань, – улыбнулась Элис.

Несколько секунд Бенедикт сидел молча, не сводя с нее глаз.

– А вы знаете? – наконец, спросил он.

В ответ Элис лишь усмехнулась, видимо, не считая нужным делиться своими соображениями на этот счет. Она еще немного посидела, откинувшись в кресле, словно раздумывая о чем-то своем или спрашивая себя, зачем она вообще сюда пришла, а затем встала и, взяв в руки сумочку, направилась к выходу.

Бенедикт жестом остановил ее.

Быстрым шагом он подошел к двери, открыл ее и, выглянув в приемную, проговорил:

– Мэри, ты свободна, на сегодня ты мне больше не нужна.

Вежливо кивнув в ответ на прощальную реплику секретарши, он вернулся в комнату и запер дверь с негромким щелчком.

Элис стояла на том же месте, внимательно наблюдая за ним, без тени сомнений или видимого любопытства.

Внезапно Бенедикту вспомнились его фантазии – здесь, в этой же комнате, но связанные с совсем другой женщиной. Но это была просто мимолетная мысль, потому что сейчас его занимало не то, чем были его фантазии вчера, а то, чем станет его действительность сегодня.

Расстояние до нее он преодолел быстро. Еще меньше времени понадобилось для того, чтобы оказаться у стола и, развернув Элис спиной к себе, осторожно, но твердо заставить нагнуться, опершись руками о гладкую поверхность, и, слегка надавив ей на спину, убедиться, что ее поза устойчива.

В полном молчании Бенедикт расстегивает молнию на ее джинсах и, взяв двумя руками за пояс, стаскивает их до колен. Еще рывок – и она остается без белья. Стянуть брюки, сбросить пиджак, найти презерватив. И в следующее мгновение он погружается в ее влажную глубину.

Впервые в жизни Бенедикт не спрашивает, не просит, не соблазняет и не дает себе труда терпеливо ждать. Он вторгается, сильно и страстно, и его поражает то, как спокойно она принимает это, без дрожи, сомнений и вскриков, принимает так, как будто это – единственное, что должно было произойти здесь и сейчас, самое подлинное и нормальное, и в ее теле нет ни одной точки напряжения: только щедрость и мягкая тишина.