Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

Пока ее брат сидел в заключении, беспомощный и злой, Дашкова верста за верстой двигалась по Петергофской дороге. Она была единственной женщиной во впечатляющем окружении Екатерины, которое включало князя Трубецкого, графа Бутурлина, графа Разумовского, князя Волконского, генерал-квартирмейстера Вильбуа и графа Шувалова. В два часа ночи они достигли «Красного кабачка» — придорожной гостиницы, которая, согласно Дашковой, «была действительно не чем иным, как жалким кабаком» (55/70)^[136]

. Она очень нуждалась в отдыхе, поскольку мало спала в предыдущую ночь. Поскольку в доме была только одна кровать, «ее величество решила, что нам обеим можно на ней отдохнуть не раздеваясь» (55/70). В отличие от первой ночи, проведенной ими вместе, теперь Дашкова проявляла энергию и — властность. Пока Екатерина сохраняла свое положение центра власти, Дашкова в офицерском мундире была гораздо более активна и гораздо менее зависима. Она взяла шинель полковника Василия Кара и застелила ею грязную постель, а затем обеспечила безопасность Екатерины, поставив часовых у дверей.

Екатерина в своих мемуарах также вспоминает эту ночь. Она разделяет дашковское чувство равенства и солидарности, но дополнительно вводит веселый, компанейский тон. Говоря о себе в третьем лице, она пишет: «[Екатерина] лежала неподвижно, чтобы не разбудить княгиню Дашкову, спавшую возле нее; но, повернув нечаянно голову, она увидела, что ее большие голубые глаза были открыты и обращены на нее, что заставило их громко расхохотаться тому, что они считали одна другою заснувшею и взаимно одна другой оберегали сон»^[137]

.

В кровати они, предположительно, читали подготовленный Екатериной манифест и мечтали о будущем. Обсуждая их отношения, Герцен спрашивал: «Где это время, когда они лежали под одним одеялом на постеле, и плакали, и обнимались, или мечтали на шинели полковника Кара целую ночь о государственных реформах?»^[138]

Наблюдение Герцена очень уместно, поскольку в «Записках» дружба и солидарность, существовавшие между двумя женщинами, наиболее ясно выражены именно в той сцене, где Дашкова и Екатерина лежат в одной постели.

Сначала Петр ничего не знал о событиях, происходивших в Петербурге, и готовился в Ораниенбауме праздновать свои именины вместе с большей частью семьи Дашковой. Там присутствовали ее отец, дядя с женой и дочерью, теперь графиней Строгановой, и, конечно, сестра. Они все остались верными императору, когда узнали о перевороте, и сопровождали его, когда он беспомощно пытался организовать ответные меры. Петр выслал своих послов навстречу наступавшей Екатерине. Сначала они требовали покорности, затем соглашались на примирение, затем стали умолять, поскольку поддержка Петра таяла и многие бывшие его соратники переметнулись на другую сторону. Но Роман Воронцов и Елизавета остались вместе с императором, когда тот поплыл в Кронштадт, где комендант крепости адмирал Иван Талызин не позволил ему высадиться и отправил обратно.

Михаил Воронцов, однако, не присоединился к ним, поскольку ранее вызвался убедить Екатерину и был послан к ней с письмом и надеждой «обратиться к совести» решительной и воинственной супруги Петра. Когда его миссия провалилась, Воронцов подал Екатерине бумагу о своей отставке, в которой, согласно Дашковой, он заявил о невозможности для него присягнуть Екатерине, предав тем самым Петра, пока тот жив: «Видя, что ему не удастся переубедить императрицу, отказался принести присягу Екатерине… и удалился в свой дворец» (55/71). Некоторые члены семьи повторили версию об отказе Воронцова перейти под власть Екатерины, однако, поскольку Воронцов еще оставался некоторое время канцлером, очень маловероятно, что он отказался присягнуть императрице. Согласно свидетельским показаниям придворного ювелира Ж. Позье, Воронцов прибыл как посланник Петра, встретился с Екатериной и передал претензии императора. Он также попросил отложить его приведение к присяге до написания им и отсылки императору полного доклада о его миссии. Затем его арестовали и два офицера вывели его. В письме Понятовскому от 2 августа 1762 года Екатерина объяснила, что Воронцов на самом деле был препровожден в церковь для принятия присяги^[139].

Вице-канцлер Александр Голицын также был послан к Екатерине с письмом, но предложение Петра начать переговоры осталось без ответа. Во втором письме Петр отрекся от российского трона, соглашаясь сдаться и прося разрешить ему отбыть в Гольштейн со своей «фрейлейн» Елизаветой Воронцовой^[140]. Его просьбы были отклонены, и, наконец, Александр Голицын, Григорий Орлов и Михаил Измайлов заставили его подписать отречение без всяких условий. Никита Панин лично наблюдал за арестом Петра «для его же безопасности», Петр жалостливо пытался поцеловать ему руку, а Елизавета упала на колени и просила позволения остаться со своим любовником. Это тоже разрешено не было, и побежденного императора заточили в близлежащем поместье Ропша, расположенном в 25 верстах от Петербурга.