Екатерина Дашкова: Жизнь во власти и в опале

«Полюса» души Дашковой стали результатом ее влияния при дворе, последующего изгнания и личных трагедий. Они были следствием ее образования, семьи, класса, ранга, положения в обществе, придворной политики и многих других факторов. Однако видимые противоречия в ее самопредставлении, необходимость маскировать свое истинное мнение и несоответствие между «Записками» и ее настоящей жизнью выявляются главным образом ее осознанием своего гендера и умением использовать его в свою пользу при исполнении различных ролей. Два портрета маслом определяют разнообразие и крайности ее поступков и опыта — ее мечты о публичном успехе и реальности ее изгнания. Первый является работой Дмитрия Левицкого, академика и любимого портретиста екатерининского двора; он был человеком религиозным и в конце концов примкнул к масонству. В идеализированном изображении Левицкого Дашкова стоит прямо и крепко, неколебимо встречая взгляды зрителей. У нее тяжелые веки, внимательный, проникающий взгляд и плотно, решительно сжатые губы. В ее волосах мало пудры, но щеки сильно нарумянены, высокая, хотя и не слишком, прическа открывает лоб в согласии с тогдашней модой. Одетая в элегантное платье из дорогой импортной ткани с рукавами-буф и тонкими кружевами, как и положено кавалерственной даме и фрейлине двора, она изображена с красной лентой ордена Святой Екатерины и миниатюрным портретом императрицы с голубой лентой. Это официальная Дашкова, влиятельная женщина во власти, о которой Кэтрин Вильмот писала: «Полагаю, она была бы на своем месте во главе государства, или занимая пост генералиссимуса или министра сельского хозяйства. Да, она была рождена для больших дел, и это не противоречит жизни женщины, которая в 18 лет возглавила революцию, а впоследствии в течение 12 лет управляла Академией наук» (-/301).

Автор второго портрета — Сальваторе Тончи, итальянский поэт и художник, приверженец агностицизма и метода картезианского сомнения. В изображении Тончи Дашкова предстает перед нами в одежде изгнания и оппозиции — одежде, которую она предпочитала в конце жизни. Теперь она выглядит невысокой, сутуловатой, скрытой под ее любимым темным мужским пальто, застегнутым слева направо. Ее лицо напряжено и устало, без всяких следов косметики, а взгляд лишен смелости и вызова. Скорее, он задумчив, озабочен и направлен внутрь. На шею она повязала, как символ дружбы, платок, подаренный много лет назад Кэтрин Гамильтон. Стильная прическа исчезла, и на голове ее красуется нечто, напоминающее ночной колпак. Не фрейлина более, она сняла все ленты и портреты, оставив только медаль ордена Святой Екатерины, одинокое свидетельство важнейшего события ее публичной жизни, переворота 1762 года, и напоминание о ее чувствах к Екатерине II.

Дашкова стремилась примирить свои действия с ощущением своего «я». Так же, как и на двух портретах, она совместила в «Записках» классическую структуру разума и самоконтроля в публичной жизни с мотивами власти и влияния, а сентиментальный акцент на чувствах и эмоциях в личной жизни — с мотивами депрессии, болезни и изгнания. Она была полна решимости сформулировать и рассказать свою собственную историю, несмотря на множество противоречий, реализовать во всей полноте свою индивидуальность и открыть свое предназначение за пределами установленных ролей. Ее трагедия, выраженная в «Записках», письмах и других сочинениях, состояла в том, что она не могла реализовать свои мечты и ожидания в общепринятых нормах женского поведения XVIII века. Но так же, как переодевание в форму офицера придало Дашковой власть и авторитет во время переворота 1762 года, ее автобиография стала решительным возвращением на публичную арену — своего рода риторическим переодеванием^[21]

. Несмотря на существовавшие социальные условия, ограничивавшие Дашкову в течение ее жизни, она стремилась открыть новые пути для выхода подавляемой энергии. В результате ее усилий, проявленных как в жизни, так и в сочинениях, она нашла, прояснила и определила образ действия, идентичность и гендер для себя и для других женщин.

Часть первая

РАННИЕ ГОДЫ (1743–1763)

Глава первая

ОБРАЗОВАНИЕ И ПРОСВЕЩЕНИЕ