Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Чем вступать в войну на стороне Великобритании, полагал Панин, лучше уж положить ей конец, пока она не успела распространиться на остальную Европу. Он полагал, что лучший способ добиться этого — выступить в роли посредника и обеспечить получение Америкой независимости. Хотя Панин заявлял о своей готовности выступить третейским судьей с самого начала англо-американского конфликта, его предложения стали настойчивее после того, как успешное посредничество со стороны России и Франции весной 1779 года позволило добиться прекращения Войны за баварское наследство между Пруссией и Австрией. В письме, которое генерал Петр Иванович Панин написал брату Никите накануне состоявшихся успешных переговоров, прямо проводится параллель с возможными путями разрешения других конфликтов. Петр Иванович Панин писал: «Участвую я с вами, драгоценный друг! совершенною радостию о успехе в славном для министерства вашего пресечении Германской войны, которое по-видимому кажется уже будет не пременно, да и преполагает же оно некоторую надежду не только ж в миролюбном пресечении нашей распри с турками, но может быть и начавшихся военных дел между Англиею с Американцами и с Франциею, что по теперичным основаниям кажется не минет же поверхности министерства вашего, которое намеренным двора нашего окончанием увенчает славу вашу в самую вышнюю степень, и поставит цену безвредного оной сохранения, всеконечно еще уже драгоценнее и предпочтительнее всему прочему во всяком смертном»{761}. В апреле, с окончанием Войны за баварское наследство, Никита Панин стал все настойчивее намекать воюющим сторонам на свою готовность выступить посредником{762}

. Английские и французские посланники предпочли игнорировать эти намеки. Но остановить графа Панина было нелегко; посредничество стало неотъемлемой частью его внешней политики. В июле 1779 года в цитировавшемся выше докладе Секретной экспедиции Коллегии иностранных дел Панин советовал России «сохранять ко всем равное и всячески безпристрастное поведение, готовя себе оным путь к представлению и употреблению в свое время высочайшаго Ея Императорскаго Величества посредства для примирения их»
{763}.

К этому моменту стало общепринятым мнение, что без разрешения американского вопроса мир в Европе невозможен. Прежде чем можно будет восстановить мир, придется решить вопрос о независимости Америки. «Санкт-Петербургские ведомости», в то время главная российская газета, выходившая дважды в неделю, опубликовала 24 января 1780 года ответ французского двора на российское предложение о посредничестве, который гласил, что «мир ни под каким иным видом утвержден быть не может, естьли Америка не будет признана независимою и самовластною Областью». Панин сказал прусскому послу, что нежелание Британии признать независимость Америки будет препятствием для достижения общего мира{764}

. Чтобы принести в Европу мир, он должен был отыскать решение американского вопроса.

Но события в Северной Америке, казалось, давали мало шансов на достижение соглашения. В мае 1780 года британцам сдался стратегически важный южный порт Чарльстон, что вызвало в Петербурге слухи, будто Континентальный конгресс расколот и что Британия теперь примет от своих бывших колонистов только полную покорность{765}. Франция же, с другой стороны, была полна решимости вести войну до достижения Америкой независимости; Панин знал об этом, поскольку французский поверенный в делах по приказу Верженна показал ему секретный пункт франко-американского договора 1778 года, в котором союзники клялись продолжать войну до тех пор, пока колонии не завоюют независимость{766}

. Чтобы противодействовать распространившимся слухам (и утверждениям британской стороны) об отсутствии среди американцев единогласия по вопросу о независимости, Панин посоветовал французскому поверенному в делах добиться от колонистов заявления об их решимости до последнего отстаивать собственную свободу
{767}. При этом он поставил условием, чтобы подобная декларация исходила не от Конгресса, — очевидно, ввиду слухов, что последний расколот и более не отражает точку зрения колоний в целом[267]
. Верженн переслал требуемую резолюцию в Петербург и выразил надежду, что теперь-то уж Панин признает невозможность достижения мира без получения американскими колониями полной независимости{768}.[268]

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное