Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет

В качестве первого примера возьмем Жалованную грамоту дворянству 1785 года. Подробное изучение грамоты, которую обычно неверно представляют как основную уступку дворянству, выявляет, что она утвердила существующие привилегии, а не даровала новые и что условием пользования этими привилегиями все еще было успешное выполнение служебных обязанностей. В то время как статьи 37–40 предусматривали учреждение сословного самоуправления на уровнях губернии и уезда, статья 65 прямо лишала дворян, которые не служили или служили недостаточно, права голосовать или занимать должности. Пока единственным путем к обретению дворянского статуса была Табель о рангах, о чем предупреждали статьи 367–368 «Наказа». Таким образом, дворянству фактически предоставлялся выбор между государственной службой и прозябанием в деревне. Несмотря на эти условия, самодержавие еще не решалось предоставить дворянству самостоятельность; поэтому статьи 38, 39, 41, 43, 44 и 46 требовали, чтобы собрания дворянства тщательно контролировались, а все результаты выборов и решения ратифицировались губернатором или генерал-губернатором. Последний, в свою очередь, непосредственно отвечал перед монархом. Наконец, сама свобода от государственной службы, согласно статье 20, была условной, ибо «во всякое таковое российскому самодержавию нужное время, когда служба дворянства общему добру нужна и надобна, тогда всякой благородной дворянин обязан по первому позыву от самодержавной власти не щадить ни труда, ни самого живота для службы государственной»^{118}. При таком взгляде приходится вместе с Дитрихом Гайером заключить, что грамота не была призвана создать отдельную от общества привилегированную касту, а должна была привлечь дворянство на государственную службу более понятным и упорядоченным образом

^{119}. Привилегии и связанные с ними обязанности дворянства отличались от привилегий и обязанностей других сословий, но принцип сохранялся; Жалованная грамота дворянству никоим образом не опровергает утверждение Дитриха Герхарда о том, что «привилегия выполняет и для индивидуума, и для целых сообществ функцию, которая в модерном мире со времен американской и французской революций — но только лишь с этой эпохи — принадлежит принципиальной идее равенства перед законом граждан государства как единого целого, идее прав человека и гражданина»^{120}

.

Те историки, которые считают, что Екатерина II старалась угодить дворянству, критикуют ее за то, что она отдала крестьянство на милость дворян; и это составляет еще одно доказательство классового характера правления Екатерины. Конечно, императрица никогда не уделяла серьезного внимания вопросу освобождения крестьян. «Наказ» предсказывает судьбу крепостных: предлагая небольшие выгоды, он также предостерегает (статья 260) от освобождения большого числа непросвещенных подданных. Если мы пойдем дальше и рассмотрим дебаты в Уложенной комиссии, то увидим, что они не выходили за рамки признававшихся всеми принципов крепостного права (если только мы не признаем советское объяснение, что дебаты оставались в пределах этой концептуальной схемы из-за угрозы политической цензуры — неопровержимый аргумент, но один из тех, что предполагают более современный политический контекст). То же самое относится и к вопросу о наделении крепостных правом собственности — проблема, поставленная самой императрицей под влиянием учения физиократов. Вольтер, один из столпов Просвещения, не видел необходимости предоставлять крепостным землю в наследственное владение и тем более сразу давать им свободу. Только монастырским крестьянам, заключил он, следует повысить статус, и Екатерина сделала это уже давно^{121}. Другие мнения, в том числе Жана Франсуа Мармонтеля, мало отличались от мнения Вольтера. Уильям Ричардсон, шотландский посланник, посетивший Россию, обобщил традиционное для XVIII века понимание таких вещей, высказав пророчество: «Дать свободу сразу двадцати миллионам рабов означало бы натравить на человечество столько же разбойников и мародеров. Прежде чем рабам будет позволено получить свободу в полное пользование, их следует научить знать, любить и использовать ее блага»

^{122}. Головоломка, которую Екатерина II и другие монархи так и не смогли решить, — как подготовить крепостных к окончательному освобождению, не меняя или даже не делая видимых попыток изменить существующие отношения между сословиями. Уважения заслуживает Иосиф II[32]

, предпринявший не выходя за рамки ancien régime первую и последнюю доблестную попытку посредством законов фундаментально реформировать институт крепостничества; его грандиозная неудача показывает сложность проблемы, которая стояла перед просвещенными монархами.