Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Те, кто изображает императрицу лицемерной и реакционной, критикуют ее не за то, что она не освободила крепостных, а за то, что ухудшила их положение. Ее винят в том, что она якобы принесла в жертву алчности своих фаворитов свободу сотен тысяч (обычно называют 800 тысяч) государственных крестьян. Действительно, продолжая освященную временем традицию, императрица в начале своего царствования раздала несколько тысяч крестьян своим сторонникам в качестве награды. Позднее же крестьяне для таких подарков неизменно брались из имений, конфискованных у мятежных польских дворян после раздела их страны (в этом случае можно прибегнуть к извращенной логике, утверждая, что вряд ли крестьянам было хуже при хозяине одного с ними языка и веры), или же крепостные специально для этого покупались у других российских землевладельцев{123}. В целом соотношение крепостных и государственных крестьян за время царствования Екатерины заметно не изменилось.

Более серьезно обвинение в том, что Екатерина ответственна за распространение крепостного права на Украину. Принципиальное значение для украинского крестьянина имели две идеи, владевшие Екатериной при восшествии на престол: она считала необходимым подвести огромную Российскую империю под общий ряд законов, постепенно аннулируя особые привилегии, которыми незадолго до этого были наделены присоединенные территории{124}

, и она была уверена, что перевод крестьянина из одного имения в другое вреден и для экономики, и для крестьянина
{125}. Таким образом императрица принялась разрушать особый статус, сохранявшийся в некоторых частях империи, в том числе на Украине. После ряда мер, направленных на централизацию, к числу которых относились отмена гетманства и уничтожение Запорожской Сечи, Екатерина подтвердила указ, запрещавший переход крестьян на Украине и в других местах, впервые изданный Елизаветой Петровной в 1760 году{126}
. Результатом этого шага, как заметил сэр Джеймс Харрис, близкий к императрице и придворному кругу, было то, что не только Украина, «но и Ливония, Эстония и Ингрия, обычно называемые завоеванными странами, были поставлены в одинаковое положение с остальной империей». Из этих районов только для Украины крепостное право явилось нововведением. Поскольку отчаянное финансовое положение усугубляла угроза войны с Турцией, дополнительный доход от такой стандартизации политических, экономических и социальных институтов (Gleichschaltung) империи был кстати. «Совершенно справедливый и необременительный» — так Харрис кратко охарактеризовал закон{127}
. Поэтому своей целью указ, вышедший в мае 1783 года, преследовал явно административные и фискальные цели, а не социальные. Его последствия, однако, — совсем другая история, и потомки судили о них значительно строже.

Другое частое утверждение сторонников тезиса о классовом характере правления — что императрица показала свое истинное лицо, запретив крепостным крестьянам подавать прошения, — также требует пояснений. Контекст этого указа становится понятным из фрагмента воспоминаний Екатерины, в котором она рассказывает, что ее постоянно осаждали челобитчики. «Я старалась, колико возможно, удовольствовать просителей, сама принимала прошения, но сие вскоре пресеклось, понеже один праздник, идучи со всем штатом к обедне, просители пресекли мне путь, став полукружьем на колени с письмами. Тут приступили ко мне старшие сенаторы, говоря, что таковой непорядок последовал из излишней милости и терпения моего и что законы запрещают государю самому подавать прошения. Я согласилась на то, чтоб возобновили закон о неподаче самому государю писем…»{128} Закон, на который сослались сенаторы, впервые был издан в 1700 году и повторен в 1714, 1719, 1720, 1722, 1725, 1730, 1740,1742, 1752, 1753 и 1759 годах{129}

. Он был подтвержден Петром III и Екатериной II в 1762, 1763 и еще раз в 1765 году, последний раз вследствие событий, описанных выше
{130}. Но даже этого было недостаточно, и в августе 1767 года был издан указ, объявляющий: «дабы никто Ее Императорскому Величеству в собственные руки мимо учрежденных на то правительств и особо для того персон назначенных челобитен подавать отнюдь не отваживался». Тех «людей и крестьян», которые нарушат закон, следовало бить кнутом и ссылать в Нерчинск, что было более суровым наказанием, чем те, что применялись до этого{131}. На дворянина за подобное нарушение налагали штраф, за повторное — заключали в тюрьму, а при третьем нарушении лишали титула. Из сказанного выше должно быть ясно, что указ отнюдь не был новаторским. В нем различались разрешенные и запрещенные жалобы: люди всех состояний могли подавать прошения по соответствующим каналам; подавать прошения непосредственно в руки императрицы запрещено было всем. Ясно, что тезис о том, что указ Екатерины был издан специально, чтобы отменить право крепостных крестьян подавать жалобы и тем самым подчинить один класс другому, слишком упрощает историческую реальность.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное