Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Конечно, Петр I лучше всех своих предшественников понимал тесную связь между богатством и мощью государства. В его царствование предпринимательство рассматривалось как форма государственной службы и соответствующим образом вознаграждалось. На дворян-землевладельцев была возложена ответственность за надлежащее управление своими имениями и за уплату налогов их крепостными. Их также поощряли к устройству мануфактур, железоделательных и горных заводов и вложению средств в торговые компании. Этот призыв распространялся также и на оптовую торговлю. В 1711 году, например, Петр под давлением финансовых трудностей, стараясь получить налоги как можно с большего числа подданных, позволил заниматься торговлей людям всех сословий, при условии что они исполняли обычные денежные обязательства. Венцом этих усилий в законодательстве стало издание в 1714 году указа «О порядке наследования в движимых и недвижимых имуществах», который прямо разрешал тем дворянским сыновьям, которые не наследовали отцовское имение, вступать в купеческие гильдии для занятия торговлей, не подвергая бесчестию себя и свои семьи[105]. До этого момента царствование Петра I характеризовалось тенденцией к активному вовлечению всех слоев общества в городскую экономическую деятельность; но практическое значение его усилий было сведено на нет уже в следующем году, когда он потребовал, чтобы все дворяне непосредственно служили государству, и служили пожизненно. Это требование, которое повторялось почти каждый год и впоследствии было оформлено в 1722 году Табелью о рангах, фактически лишило российское дворянство возможности заниматься большинством видов торговой деятельности. Смягченная, но не отмененная наследниками Петра всеобщая обязанность служить пожизненно очень сильно ограничивал доступ дворянства к предпринимательской деятельности и делала незаконной запись дворян в купеческие гильдии

{296}.
[106]

Противоречивые законы Петра, без сомнения, являлись всего лишь временной мерой, вызванной острой военной необходимостью, но прожил Петр недолго, и не было при нем достаточно длительного мира, так что он не успел разрешить эти противоречия ни в ту, ни в другую сторону. Не справившись с этим, он, естественно, не мог определить права и преимущества российского дворянства. Однако, несмотря на все неясности, служба государству, как продемонстрировал профессор Марк Раев, осталась sine qua non[107] обязанностью дворянства. Западные ученые — и Монтескье, вероятно, самый значительный пример — уподобляли русских дворян крепостным, которыми они владели; и у тех и у других не было ни фундаментальных прав, ни преимуществ. Положение, однако, начало меняться с манифестом Петра III, освободившим дворян от бремени службы.

Манифест Петра III был лишь центральной частью более широкого плана, по-новому определявшего права и преимущества русского дворянства. Этот план, который предусматривал отмену обязательной службы, явился в основном результатом работы графа Романа Илларионовича Воронцова — брата вице-канцлера Михаила Илларионовича Воронцова[108] и отца любовницы Петра III Елизаветы Воронцовой и (с осени 1760 года) председателя учрежденной императрицей Елизаветой Петровной комиссии для выработки свода законов Российской империи[109]

. Воронцов, сам глубоко вовлеченный в коммерческие предприятия, полагал, что дворянство должно играть активную роль в национальной экономике. Показательными для такого очень широкого (можно сказать, характерного для человека, стремящегося к величию) видения были пункты, которые давали дворянам полное право собственности на свои имения, исключительную привилегию владеть населенными имениями, а также горными и железоделательными предприятиями, абсолютную монополию на винокурение и на поставку водки государству и, наконец, право заниматься всеми видами коммерческой деятельности (Глава XXIII, статья 24) после уплаты пошлины в городской магистрат{297}.
[110] Чтобы правильно понять, что представлял собой этот план, следует учесть, что права и преимущества должны были быть исключительными и постоянными; то есть дворянство должно было быть преобразовано в замкнутое сословие, принадлежность к которому определялась рождением — и только рождением. Следует ясно понимать, что не делалось никакой попытки создать более современное общество, приближенное к модерному, состоящему из классов, принадлежность к которым определяется честолюбием, удачей и успехом.

В совокупности пункты плана Воронцова являются комплексной программой утверждения прав и преимуществ дворянства по отношению к короне и купечеству. Но эта программа требовала серьезного пересмотра законодательства Петра и вследствие этого была неприемлема для императрицы Елизаветы Петровны, которая стремилась сохранить отцовское наследие в неприкосновенности. В декабре 1761 года с ее давно ожидавшейся кончиной устранилось основное препятствие, не дававшее пересмотреть законы в соответствии с принципами Воронцова, как вначале казалось.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное