Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Ближе к тому значению, которое нас интересует, и на самом деле наиболее близко к значению слова «сословие» находится существительное состояние. В своем знаменитом сочинении «О крепостном состоянии крестьян в России», где отстаивалась целесообразность предоставления крепостным прав собственности (оно было представлено в Вольное экономическое общество в 1768 году и удостоено премии), Алексей Яковлевич Поленов передал понятие «сословие» словом «состояние». То же слово он использовал и в другом своем сочинении — о среднем сословии{362}

. Более официально, хотя и немного двусмысленно, использовала это слово Екатерина II в статьях 104 и 561 в русском переводе «Большого Наказа» Уложенной комиссии
{363}. Как мы уже видели, она также использовала для выражения этого понятия и другие слова. Затем в статье 46 манифеста, изданного по случаю победы над Турцией 17 марта 1775 года, императрица вновь прибегла к этому слову, но на этот раз точно, назвав купеческое и мещанское состояния{364}
. Несмотря на то что здесь его значение еще слишком узко для наших целей, в том же году императрица использовала его в собирательном смысле{365}. Во всех трех Грамотах 1785 года она употребляет слово последовательно и в собирательном смысле. Так, например, в статье 80 Жалованной грамоты городам мы видим, что «городовых обывателей, среднего рода людей, или мещан, название есть следствие трудолюбия и добронравия, чем приобрели отличное состояние». Таким образом, похоже, что ближе к последнему десятилетию своей жизни, после многих размышлений она наконец остановилась на единственном слове, выражавшем понятие «сословие». Будто подтверждая лесический выбор императрицы, ее интеллектуальный противник князь М.М. Щербатов использовал это слово в том же общем смысле примерно годом позже в своем сочинении «О повреждении нравов в России»: когда в государстве настанет порядок, пишет он, то «каждый сократится в свое состояние». Это слово встречается еще в нескольких местах сочинения, передавая почти тот же смысл{366}
. Десятилетие спустя Александр Николаевич Радищев будет использовать его почти так же[140]. И, наконец, в конце столетия Александр Андреевич Безбородко, вероятно, как и другие, подчинивший покорно свой образ мыслей екатерининскому, заметил, что «в России три суть состояния народные: дворянство, мещанство и поселяне»{367}
. Приняв во внимание эти улучай употребления слова, можно прийти к его более точному определению.

Лучше всего начать с первого издания более или менее официального словаря Российской академии, публикация которого пришлась на 1789–1794 годы. В нем в статье «Состояние» читаем: «Положение, в котором находится человек, вещь какая или дело какое». Не очень полезно. Ближе к нашему вопросу второе определение: «Звание; образ, род жизни. Состояние воинское, гражданское… состояние духовное». Хотя это определение не сильно отличается от определения слова «чин», иллюстрируется оно совсем иначе: «Состояние знатное, низкое, среднее»{368}. Два определения, рассмотренные вместе с примером, похоже, обещают выполнить задачу, с которой не справился «чин». Значение оказалось достаточно широким, чтобы вместить такие категории, какие «чин» не мог. При всем прочем слово «состояние» казалось вполне нейтральным, чтобы подогнать под него различные составляющие элементы российского общества, как непривилегированные, так и привилегированные. Чтобы послужить этой цели, слову необходимо было какое-то корпоративное содержание; и его оно как раз приобретало. Действительно, на протяжении первой половины XIX столетия это слово будет самым предпочтительным для государства, желавшего охватить все население категориями одновременно содержательными и жизнеспособными. Несмотря на официальную поддержку и на свою устойчивость и в следующем веке, этому слову все же так и не удалось перейти от немного неопределенного значения «условие», «ситуация» или «положение» к более точному «сословие», с корпоративным содержанием, которое мы ищем. Это станет исторической задачей слова «сословие».

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное