Читаем Екатерина II и ее мир: Статьи разных лет полностью

Какие из этих законов подходили, по мнению императрицы, для ее целей? Табель о рангах Петра I, лишь с небольшими изменениями, она сочла пригодной и даже частично включила ее в Жалованную грамоту дворянству, к большому недовольству некоторых дворян-аристократов, разгневанных тем, что для поддержания своего статуса им придется служить, несмотря на формальное освобождение дворян от службы. Духовный регламент Петра I 1721 года тоже оставался в силе, но Регламент Главному магистрату того же года требовал значительной переработки, которой он и подвергался вплоть до 1785 года. Указы Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Петра III, постепенно освобождавшие дворян от обязательной государственной службы и наделявшие их все более существенными правами в распоряжении богатствами своих поместий, были сохранены в силе, как и последующие указы Екатерины II, касающиеся прав собственности (например, указ от 28 июня 1782 года, отметивший годовщину ее восшествия на престол). В той или иной форме они были совместимы с целями Грамот, а в некоторых случаях их положения были прямо включены в Грамоты.

Нельзя упускать из виду роль, которую в создании фундаментальных законов сыграла Уложенная комиссия и «Большой Наказ» императрицы. Эта роль важна в четырех аспектах. Во-первых, указ от 14 декабря 1766 года оговаривал выборы депутатов в Комиссию сословными собраниями под председательством предводителей дворянства

и городских голов. Грамоты сделали эти должности постоянными. Во-вторых,
наказы, с которыми прибыли депутаты, и мнения, высказанные депутатами во время работы Комиссии, дали императрице представление об общественном мнении. В-третьих, частные комиссии сумели накопить и упорядочить огромное количество материала, большая часть которого проявилась, хотя и в измененном виде, в последующем законодательстве. В самом прямом смысле формы, которые Грамоты в конце концов приняли, можно рассматривать как продукт, пусть и побочный, деятельности Комиссии. И наконец, даже важнее, чем сама Уложенная комиссия, был «Большой Наказ», которым она должна была руководствоваться. Надо сказать, что «Наказ» содержит многочисленные заимствования из иностранных источников и составлен он таким языком, чтобы импонировать общественному мнению. Более того, в «Наказе» полно двусмысленностей и противоречий. Тем не менее его влияние на протяжении екатерининского царствования было значительно. На его положения не только ссылались при юридических процедурах, но и общий его тон образовал ту почву, на которой возникли многие юридические документы екатерининского царствования. Так сильно было его влияние, что русские екатерининского времени, включая саму императрицу, обычно воспринимали «Наказ» как часть непременных законов, документ, имеющий силу закона{372}
.

Если родство между «Большим Наказом» императрицы и Грамотами не всегда очевидно, этого нельзя сказать о родстве «Наказа» и закона о губернской реформе, или «Учреждения для управления губерний Всероссийской империи»{373}. Здесь связь вполне очевидна. Если Россия должна пользоваться благами цивилизации, благами «регулярного» государства, порядок, как заявила императрица в своем «Наказе», надо привнести и в провинции. Порядок этот она и пыталась установить посредством губернской реформы, основанной на принципах, подробно изложенных в ее «Наказе».

Екатерина, посылая Вольтеру немецкий перевод «Учреждений», заявила: «Наше законодательное здание возвышается мало помалу; основанием для него служит Наказ: я его послала вам десять лет тому назад». Если ее корреспондент внимательно прочитал законы, то наверняка заметил, что они «не противоречат принципам [«Наказа»], но истекают из них»{374}. Императрица обещала, что последуют другие узаконения, и в результате создание свода законов окажется совсем несложным делом. И узаконения последовали. Среди них был «Устав благочиния, или полицейский», изданный 8 апреля 1782 года, который детально излагал обязанности учреждений, ответственных за поддержание законности и правопорядка, санитарное состояние и общее благополучие в городе, а также определял их штат. Взятые вместе, эти два законодательных акта[143] следует рассматривать как составные части фундаментального закона, который стремилась создать императрица. Они же обеспечивают связь между «Большим Наказом» и Грамотами 1785 года.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное