Эха – на!

Дед моей жены Эли с войны не вернулся. Он погиб восьмого мая сорок пятого. Война, насколько бы дико это не звучало, стала для него спасением. К ее началу дед уже больше года скрывался в лесах от ареста, обвиненный в неких грехах по доносу односельчанина. Не стал Герасим Николаевич дожидаться, когда его под белы рученьки возьмут, и, вовремя предупрежденный, уж не ведаю кем, собрал котомочку, перецеловал жену и детишек, и двинул в самую чащу. Семью его из их крепкого пятистенка сразу же выселили… Вновь, обыкновенная история. А как грянула по всей земле родной «Вставай, страна огромная…», дед спокойно в село вернулся, не до него уже было, и пошел добровольцем. Он и когда от ареста уходил, и перед фронтом, у супруги все спрашивал: «Как, Маня, сдюжишь – то здесь. Семь ртов – не шутка, а ты одна… эх, милая ты моя..». А Маня верная ему в ответ, мол, ступай, Герасим Николаич. Мы уж перетопчемся, Господь порможет. А тебе выхода иного нет. Храни тебя Никола – угодник. И все. Дед похоронен в Силезии, а баба Маня так семерых своих сквозь войну и протащила. Без потерь. Когда мы с Элей поженились и приехали к ней в гости, она, сухонькая, седовласая, невысокая, встретив нас на пороге, пригласила в дом и вдруг огорошила Элю вопросом – приказом: «Что столбом встала, внучка. А? Иди, говорю, на кухню ступай! Мужика – то свово корми!»… Я навсегда запомнил этот её клич: «Мужика – то свово корми!». Как адмирал Макаров: «Помни войну!». Ничего себе аналогия, а?

Я хорошо помню куплет из одной знаменитой песенки поэта – кремлевского, кстати, послереволюционного квартиранта, фамилией своей возвещавший всем, что он, да именно он, бедный. К слову сказать, данный жилец, по свидетельству очевидцев, весьма разннообразил коммунальную жизнь обитателей столичной цитадели постоянными кляузами и склоками, добиваясь улучшения бытовых условий. А песенку пели еще во времена моей юности, обычно на отвальных в армию. Только звучала она несколько по – иному:

Как родная меня мать провожала,Тут и вся моя родня набежала.Как сыночка выводили из квартиры,

По бокам его стояли конвоиры…

Именно такими словами на пороге своей квартиры встретил нас кореш школьный Саткеша, наутро отправлявшийся на воинскую службу. К нашему приходу он был уже почти «готовенький», и окочив пение, и раскрыв нам навстречу гостеприимные свои объятия, Саткеша, со словами «Здравствуйте, друзья!», упал спиной назад, распахнув таким образом перед входящими полузакрытую дверь.

Реплика в сторонку

– Я эти ваши бабские трусы надевать не буду!

– Малыш, так они, погляди, всего одни и остались. Наверное твои кто – то впопыхах по ошибке взял, а свои, эти вот, не стал искать, понятное дело. Ты их пока надень, чтобы только до дачи дойти, а там и свои найдешь. Они ведь у тебя подписаны, да? А эти тоже подписаны?

– Ни фига они не подписаны, а на всей моей одежде метки мамой вышиты, начальные буквы имени и фамилии. Я в своих трусах пойду, а в чужих, да еще бабских, шиш.

– Ну, знаешь, ты мне особенно здесь не шишуй! Ишь, ферт выискался сопливый, от горшка два вершка, а туда же, права качает! Надевай трусы, тебе говорят!

– Сами надевайте, раз они бабские. А я мужик. Папа меня так и называет – мужичок.

– Я вот тебе сейчас покажу – сами надевайте! Я тебе устрою! Словечко еще нашел какое – бабские! Кто тебя ему научил?

– Папа. И он скоро ко мне приедет прямо сюда. А эти ваши трусы я надевать не буду ни за что. Говорю, сами надевайте или пусть девчонки…