Экивоки

Получается, что я сосредоточила взгляд в перспективе только на той полосе дороги, где едут автомобили. Из поля моего зрения выпала полоса движения трамваев. Плюс я следила за быстрыми машинами и не отмечала медленное движение трамвая. И, вроде бы глядя на дорогу, просто В УПОР НЕ ЗАМЕТИЛА трамвая. Я его увидела, когда он остановился передом мной и лязгнул дверями. И испытала потрясение, такое, что моя психика его запомнила с первого раза. Теперь я всегда готова к тому, что в любой момент и в любом месте передо мной из ниоткуда может появиться трамвай.

Я не люблю фантастику. Но понимаю теперь, почему люди не сходят с ума, когда перед ними возникает из воздуха дверь, из нее выходит какой-нибудь монстр и спрашивает дорогу в библиотеку. Оказывается, чудо можно пережить, привыкнуть к нему, приспособиться.

***

Когда вчера мне позвонили из очередной непонятной компании, которая предлагает непонятные услуги, я наконец-то была не в школе, не на улице, не в общественном транспорте, со мной рядом не было ребенка, пожилых и беременных, а также нервных животных и голубей – птиц мира. Я не сидела в кабинете стоматолога, не пила чай в обществе английской королевы, не выступала на заседании в ООН. Я была одна в редакции! И я наконец-то сказала позвонившей девушке то, что давно мечтала сказать. Было слышно, как она, бросив трубку, стремительно бежит к канадской границе. Надеюсь, там напишут напротив моей фамилии в своем списке так: «Очень опасна! Вооружена матами! Не приближаться!»

***

Когда-то в СССР я, стоя в огромной очереди за молоком-хлебом, размышляла о том, как можно модернизировать очереди. Мне хотелось, чтобы к прилавку вёл ряд индивидуальных кабинок, в которой человек может просто ждать, не нюхая и не ощущая всем телом других людей. По мере движения очереди люди бы переходили из кабинки в кабинку, пока не доходили бы до продавщицы, думала я. Но даже представить не могла, что в будущем очередей за хлебом и молоком может просто не быть.

***

Байкал. Ангасолка. Мы с доченькой и местным псом Баксом сидим на краешке причала, болтаем ногами (кроме пса), слушаем крик чаек. Мимо на лодке плывет мужик. Увидев пса, начинает манить его: «Доллар, Доллар!» «Какой же он Доллар? Он по нынешнему курсу Шестьдесят Пять Рублей», – говорю я. Пес принимает горделивый вид. Мужик молча уплывает. Мы с Галей смотрим на море. Все тлен. Байкал вечен.

***

Который день думаю о строчке Мандельштама «Ну а в комнате белой, как прялка, стоит тишина». Что имел в виду Осип Эмильевич: комната белая – как прялка или тишина стоит – как прялка? Это же бездна смыслов. Просто бездна.

***

В редакции в соседней комнате выяснение отношений:

– Ты почему такой мелкотравчатый?!

– Попрошу без амикошонства!

Люблю людей с богатым словарным запасом. Даже если они сейчас друг другу морду набьют, все равно в моих глазах останутся культурными людьми.

***

Малая операционная выходит в коридор приемного отделения внеплановой госпитализации, и это место – чистилище, в котором обитают больные и усталые люди.

Грузный мужчина хорошо за 50 привел маму, совсем старенькую. Розовый махровый халат. Ноги опухшие, в теплых носках. Череп виден сквозь совсем редкие седые и встрепанные волосы. Взгляд растерянный. Сын сажает мать в кресло-каталку, снимая с нее куртку, раздраженно дергает рукав, стараясь не прикасаться к телу. На это невыносимо смотреть.

Напротив закрытого кабинета экстренной гастроэнтерологии садится пожилая женщина и ждет, когда придут специалисты. К кабинету третий раз подходит врач приемного отделения, дергает ручку, виновато говорит, что звонил уже несколько раз.

– Вы не волнуйтесь, – шелестит женщина.

Санитар деловито проносит две небольшие искусственные елочки. Они тоже старые и больные. У них ампутирована новогодняя атмосфера.

Женщина средних лет проходит в сопровождении врача, несет в руках трость, мужские ботинки в бахилах, две куртки, сумку. У нее мешки под глазами, рот полуоткрыт. «Сейчас его переведут в реанимацию. Подождите, оставшиеся вещи вынесут. Там будет голенький лежать, – говорит ей врач. – Придете завтра после 16 часов, несите влажные салфетки. Можно еще подгузники взрослые». Женщина остается сидеть одна. Она сжимает трость так, будто изо всех сил держит за руку родного человека. И плачет в себя. Я отворачиваюсь – зрители не нужны.

Внук медленно ведет бабушку под руку. Приходит гастроэнеролог. Из женской палаты вывозят на каталке худую женщину с накрашенными губами, завернутую в одеяло. К ноге подключена система; пятка желтая, сморщенная. Каталку устанавливают посередине коридора, впритык ко мне, сидящей у стены. Женщина стонет и просит дать обезболивающее, ее просят расписаться. Тут и еще тут. Кому доверяете информацию о своем здоровье? «Никому». Я смотрю в пол. Он чистый.