Наши мечты и днем и ночью с нами, и влияют они на нас больше, чем мы думаем. Если мы бредим прогрессом и верим в императив постоянного повышения стандарта жизни, то именно эти фантазии заставляют нас каждый понедельник вставать с постели и делать то, что нам не нравится, в чем мы себя не реализуем, в чем не видим смысла или что нам явно претит. Такие иллюзии становятся невидимой тюрьмой, в которой мы заперты и во сне, и наяву.
Они влияют на нас и другим образом. Иногда нам хочется стать жадным до приключений Арагорном, и мы отправляемся в лес (или, что более вероятно, в водоворот городских джунглей, за прирученной опасностью — в бар); в другой раз мечты о богатом красавце ведут нас на ужин при свечах. Откуда мы взяли в себе таких Байяя и кто из них в тот или иной момент вступает в игру, является великой тайной. Некоторые герои пришли к нам из сказок наших бабушек, другие — из выдуманных историй СМИ: фильмы, книги, реклама. Медиа (!) бессознательно несут с собой, модернизируют, адаптируют и передают дальше архетипы героев, появившиеся сотни и тысячи лет назад[914]
. Говоря словами Юнга, «герой как персонаж‑анима в сознании индивида замещает его, то есть творит то, что субъект должен был делать, мог или даже хотел, но чем пренебрег… Происходящее в фантазиях, таким образом, выполняет компенсирующую роль в отношении состояния или намерения сознания. Для мечты — это правило»[915].Проблема в том, что такую игру воображения, оживляющую в нас звериную сущность, нужно чем‑то питать. Наших химер, желаний или, если хотите, спроса в его естественном состоянии для этого недостаточно. Как отметил Славой Жижек, мы от кого‑то должны узнать, чего нам хотеть, о чем мечтать и какой товар спрашивать. Нам необходимо увидеть изображения Карибских островов и моря или услышать соответствующие рассказы, прежде чем мы начнем бесконечно о них грезить. И мы пытаемся вести себя как герои из наших фантазий, хотим походить на них, они определяют вектор нашей жизни. Когда‑то фильмы снимали так, чтобы было «как в жизни», сегодня мы стараемся жить, «как в кино». Мечты никогда не спят, и сдерживать их непросто. Говоря многозначно: тот, кто овладеет искусством контролировать свои желания, научится контролировать свою собственную реальность[916]
.13 Метаматематика
…И ожидать, чтобы мы были в состоянии через умножение или расширение наших способностей познать дух так же, как мы познаем треугольник, является столь же нелепым, как надеяться увидеть звук.
Почти все вещественные числа являются иррациональными.
Математика, несомненно, стала основным языком современной экономики. Это прекрасно выразил в 1965 году Джордж Стиглер: «Мы вступили в эпоху квантификации. Мы полностью вооружены арсеналом разных техник численного анализа — силой, какую бы мы, если говорить на уровне обычного здравого смысла, получили, заменив лучников артиллерией»[919]
. И экономика быстро пустила в ход полученный арсенал. Сегодня она однозначно самая математизированная из общественных наук. Если у нее и есть образец для подражания, то это — физика (а вовсе не какие‑либо другие, как можно ожидать, общественно‑научные дисциплины). И действительно, если мы откроем учебник по экономике для высшей школы (или любую статью в авторитетном журнале по экономике) и отодвинем их от себя так, чтобы букв было не разобрать, то страница нам напомнит учебник по физике.В первой части книги я стремился показать, что исторически экономическое мышление всегда находилось под сильным влиянием философских и религиозных течений и имело значительный этический контекст. Экономика в том виде, в каком мы ее знали из работ отцов‑основателей, была именно такова.
Тем не менее позднее, прежде всего в течение XX века, на процесс осмысления людьми реальных хозяйственных ситуаций и принятия решений особое влияние оказали детерминизм, механистическое картезианство, математизированный рационализм и упрощенный индивидуалистический утилитаризм. Под их воздействием изучаемая нами дисциплина стала такой, какой она представлена в сегодняшних учебниках. В ней полно уравнений, графиков, цифр, формул — сплошная математика. Мы находим в ней откровенно мало истории, философии, психологии, она редко использует широкий общественно‑научный подход.
Сжечь математику?