Эксгибиционист. Германский роман

От таких потерь не защитят пистолеты-ветки. Да и настоящие боевые пистолеты от таких утрат не защитят. Что касается игрушечных пистолетов, то я, как и все мальчики, с удовольствием забавлялся этими фаллическими символами в последующие годы детства, то есть всласть тусовался дома и во дворе с различными имитациями огнестрельного оружия – пластмассовыми, деревянными, жестяными.

Впрочем, не могу сказать, что я как-то особенно выделял эти предметы среди прочего игрушечного хлама. Мне больше нравился «набор русского богатыря», которым обладал каждый советский мальчик моего поколения: красный пластиковый шлем, по форме напоминающий луковицу русского храма, а также щит и меч, тоже пластиковые, ярко-красные, легкие.

Общая хрущевско-брежневская беззаботность отражалась в небрежном качестве этих объектов массового детского пользования. Тем не менее они вызывали бешеное восхищение. До сих пор в моих рисунках часто всплывает образ погруженного в себя малыша в богатырском шлеме, с неподлинными мечом и щитом в руках.

Пластиковый шлем, легкий и твердый, почти пузырчатый, без труда мог быть замещен мягкой буденовкой с пришитой красной звездой – буденовка повторяет форму русского шлема, форму православной луковки, в то же время силуэты такого рода напоминают о головах Будды (особенно в индокитайской иконографии); таким образом, буденовка пробуждает в душе малыша или в душе зрителя не только отвагу сказочного витязя, но также отрешенное буддийское просветление. Поэтому отчего бы не прибавить лишнюю букву «д» к этому волнующему слову: пусть будет будденовка.

С чего начинается Родина?С картинки в твоем букваре,С хороших и верных товарищей,

Живущих в соседнем дворе.А может, она начинаетсяС весенней запевки скворца

И с этой дороги проселочной,Которой не видно конца.…Со старой отцовской будденовки,Что где-то в шкафу мы нашли.

Всегда обожал эту песню из советского сериала «Щит и меч». В самые горестные, самые безутешные мгновения моей жизни эта песня начинала звучать в моей душе, она защищала и утешала меня. И голова моя увенчивалась невидимым буддийским шлемом, а руки сжимали невидимый щит и невидимый меч – пусть невидимые, но всё же ярко-красные, легкие, почти абстрактные атрибуты детских духовных браней. С чего начинается Родина? С картинки, конечно же с картинки! Это утверждение ласкает мою душу рисовальщика, который всю жизнь только и делал, что изготовлял картинки.

В своих картинках я, с одной стороны, пытался сохранить качества букварности – простота, детскость, стереотипность, психоделическая дидактика, верность букве советского канона. С другой стороны, исчезающий канон сохраняется в легких искажениях, в сглаженных и слегка еретических версиях, словно бы явившихся с того света. Дети, вооруженные игрушечными щитами и мечами, дети в буденовках и шлемах (далеко не всегда мальчики, очень часто девочки) изображаются в манере, которую можно назвать бердслеевской. Это изнеженная и пустопорожняя детвора изнаночных миров: они редко улыбаются, а если улыбаются, то одними лишь уголками губ (леонардовская или же буддийская полуулыбка, скорее, намек на возможность улыбки), у них часто закрыты глаза, они слишком инертны, слишком обтекаемы, слишком погружены в медитацию или же в грезы, а если и случается румянец на их щеках, то это скорее румянец сказочного крестьянского отпрыска или же аграрного аристократа, нежели пролетарская краснощекость ортодоксального советского малыша.

Как бы то ни было, образ вооруженного ребенка – важнейший элемент той иконографии грез, которую я вольно или невольно воспроизвожу в течение многих лет. К этому примыкает и образ вооруженной девушки (девочки), которому я уделил пристальное и нежное внимание при рассмотрении канона «Юдифь с головой Олоферна».

Я в очередной раз провалился в детство (как мне и свойственно), а ведь собирался я рассказать о специфических аспектах, присущих 90-м годам, – о тех самых аспектах, которые в наибольшей степени ассоциируются с этим десятилетием в российском массовом сознании. Речь идет о том, что называют criminal touch. О гротескном криминальном романтизме 90-х.