Экспансия – II

– Правда? – как-то недоверчиво, несколько даже по-детски удивился Пьетрофф. – Тогда прочту... Это он мне из Парижа пишет: «Я был запрещенным в служении за неподходящее сану поведение, и если на Родине можно вымолить прощение, то здесь – у кого? Один храм, вакансий нет, да и с пожертвованиями туго, нищета, голь эмигрантская... Пришел к родственнику, тот заведовал хозяйством в гимназии; предложил ночевать в подвале, где топка, там тепло хоть; дам тебе мешков вместо матраца и одеяло... Что ж делать, поселился. Начал подыскивать работу, а как ее найдешь, когда профессия у меня – прощать грехи людские, причащать да крестить? Однажды родственник привел американца, тот искал сильного мужика, а силы мне не занимать, потому саном, кстати, я и поплатился... Американец говорит, что у него есть хороший „джоб“...» Это работа, да? – спросил Пьетрофф. – У меня тут словаря нет.

– Да, работа, – подтвердил Штирлиц.

– «"Я – это он, американец, – пояснил Пьетрофф Штирлицу, – могу вам ее дать." И вдруг тр-рах! – прямо мне в подбородок. Я упал. Ах, думаю, ты так?! Поднялся, развернулся и по-русски – как врежу американцу в ухо. Он и брык! Поднялся, почистил пиджак и говорит: „Едем, мне такой и нужен“. Оказалось, он секретарь богатого американца, который в Венсене зверинец держал – тигра, леопарда, дикую африканскую кошку, гиену и обезьян всех пород. Секретарь объяснил, что звери приученные, по свистку выходят из клетки, по свистку возвращаются с прогулки из внутреннего дворика. „Только кормить их трудно. Сила нужна. Для этого вас и нанимаем“. Ладно, что ж, покормлю. Объяснил мне этот секретарь, что перед тем, как входить к тигру и леопарду, надо принять душ, чтобы никаких человеческих запахов не осталось, только запах цветочного мыла, зверей от него воротит, потом тальком посыпаться, а уж после надеть желтую пижаму китайского шелка, чтоб выскальзывать было сподручней, если все ж тигр озвереет... Поначалу я к зверям входил с молитвой, потом пообвыкнул и начал заглядывать к ним, напевая. Чего ж не петь? Сыт, пьян, да и богатей этот только раз в месяц хотел зверей своих смотреть. Но и то с превеликой, судя по всему, похмелки... Рысь, правда, стерва, меня донимала, поранила единожды, я б ее задушил, да работу боялся потерять. Страх, тем не менее, вскорости прошел, но постоянное напряжение оставалось. Был у меня домик о трех комнатах, вот туда однажды вечером и привалились ко мне друзья: писатель Куприн и редактор „Русской мысли“ Лазаревский, оба в состоянии некоторого подпития. Попросили бутылку, выставил, ну и отправились зверинец смотреть. Куприн очень животных любил», – Пьетрофф поднял глаза на Штирлица: – вы знаете такого писателя?

– Что-то слыхал, – ответил Штирлиц.

– Вряд ли, – улыбнулся Пьетрофф, – вы только Достоевского знаете... Эмиграция переиначила: «Толстоевского»... «Так вот, – продолжил он чтение письма, – попросил меня Куприн обезьян выпустить из клеток. Чего не сделаешь для любимого писателя! Выпустил. Те принялись носиться наперегонки, потом по деревьям расселись, спаси господь, поперескакивают через забор – не оберешься тогда горя. Но напрасны были мои страхи, обезьяны сели рядом с нами борщ хлебать, я отменно красный борщ готовлю. Одна из обезьян устроилась у Куприна на плече – к великому его удовольствию. Он себе ложку несет, а обезьяна, плутница, перехватывает ее – и себе в рот. Так и ели: одну – Куприн, а вторую – обезьяна... А после Куприн и говорит: „Митя, выпусти тигра! Ну, выпусти, а?! Что тебе стоит, пусть погуляет... Помнишь, у Леонида Андреева „Проклятие зверя“?! Ну, выпусти“» Я и согласился. Чего русский для друга не сделает?! Пошел в душ, протерся мочалкой, тальком обсыпался, пижаму эту чертову натянул и отправился к тигру в клетку... А он на меня такими глазами посмотрел, с таким удивлением! И глаза у него были строгие-строгие. Батюшки-светы, весь мой хмель соскочил, я выскочил из клетки и – деру! А он вдруг как зарычит! Жутко! Обезьяны на деревья попрыгали, примолкли, почуяли недоброе. Только попугай – с метр величиной, говорит, как мы, – стал хохотать, приговаривая: «Мерд! мерд! мерд!». Ну, а назавтра меня погнали, сейчас нищенствую. Нету ли у вас для меня какой работенки и деньжат, чтобы океан переплыть?»

Пьетрофф поднял на Штирлица глаза, в них были слезы.

«Не хватало еще, чтобы и я заплакал», – подумал Штирлиц, чувствуя в горле комок.

– Сеньор Пьетрофф, – сказал он, поднимаясь, – я вижу, как вы увлечены... Если разрешите, я загляну к вам утром?

– Да вы мне ничуть не мешаете!

– Мешаю, – отрезал Штирлиц. – Мне совестно, что я оторвал вас от этой... От этого горького счастья...

– Что вас будет интересовать?

– Информация о Советской России. Условия вступления в вашу ассоциацию. Ваши мероприятия. Вы получаете книги из Буэнос-Айреса или Рио-де-Жанейро?