Экспансия III

— У меня есть друг, прекрасный мастер этой действительно увлекательнейшей борьбы… Попал в затруднительное положение — налоги, что-то не сложилось в семье, долги, — я не люблю задавать вопросы, друг сам говорит то, что считает нужным… Словом, надо было сделать ему рекламу… А я в колледже был первым бомбардиром, порою думал — не пойти ли в профессиональный футбол? Обзвонил своих спортсменов и физиков, начали кампанию за джиу-джитсу… Мне пришлось пройти начальный курс, увлекся… Реклама, прежде всего реклама, теперь мой друг преуспевает, к нему записываются за год — только бы попасть к великому мастеру джиу-джитсу… Он начинает свои занятия с любопытной новеллы — про то, как австрийская полиция, после попытки фашистского путча тридцать четвертого года, пригласила тренеров джиу-джитсу из Японии… Масенький человечек из Токио сказал, что он уложит любого громилу: джиу-джитсу может все! Ему вывели двухметрового венского силача. «Бей меня, что есть силы, — сказал японский мастер и неторопливо изготовился к отражению удара, — если я слишком сильно переброшу тебя через плечо — не взыщи, я должен проиллюстрировать собравшимся всю силу джиу-джитсу»… Австриец ударил что есть мочи, и несчастный инструктор из Токио отлетел в угол, потеряв сознание… Когда его откачали, он даже расплакался от обиды: «Вы поставили против меня левшу, а я приготовился отразить удар справа»… Да, да, правда! — воскликнул Жолио-Кюри. — Вот мой друг и заключает эту вводную новеллу сентенцией: «Если джиу-джитсу поможет вам быстро думать и принимать немедленное решение, а не только слепо повторять приемы, которые я стану вам показывать, моя задача будет выполнена»… Прекрасно, а?

— Кстати, — внезапно лицо Жолио-Кюри изменилось, сделавшись медальным, настоящий патриций Древнего Рима, — вам не кажется, что месье Вышинский оказывает медвежью услугу Сталину? Я был на его вчерашней речи, присутствующие пожимали плечами, спрашивая друг друга: «Неужели дух Византии по-прежнему угоден Москве? Ведь истинное величие должна отличать скромность».

…Сегодняшнюю ночь Громыко провел, вычитывая речь Вышинского, который — это было уникально — являлся одновременно заместителем и Сталина, и Молотова. На одной только странице он умудрился затолкать:

Но, — говорил генералиссимус Сталин, — выиграть войну еще не значит обеспечить народам прочный мир. Задача состоит в том, чтобы предотвратить новую агрессию».

Что для этого нужно?

Отвечая на этот вопрос, генералиссимус Сталин говорил, что кроме полного разоружения агрессивных наций существует лишь одно средство: создать специальную организацию защиты мира.

Генералиссимус Сталин говорил, что «это не должно быть повторением печальной памяти Лиги Наций». «Это, — говорил Сталин, — будет новая, специальная, полномочная международная организация».

Однако остается еще вопрос о том, можно ли рассчитывать на то, что действия этой международной организации для достижения указанных целей будут достаточно эффективными. И на этот вопрос генералиссимус Сталин дал точный ответ, значение которого приобретает особенную силу в свете той дискуссии, какая идет вокруг вопроса о вето.

Генералиссимус Сталин указал, что действия этой международной организации будут эффективными в том случае, если «великие державы, вынесшие на своих плечах главную тяжесть войны против гитлеровской Германии, будут действовать и впредь в духе единодушия и согласия». Сталин добавил: «Они не будут эффективными, если будет нарушено это необходимое условие».

…Слушая Жолио-Кюри, — слова его дышали искренностью, неподдельной обидой за Советский Союз — Громыко вспомнил недавний прием, на котором был Лион Фейхтвангер; маленький, нескладный, в допотопных очках, он задумчиво, словно бы с самим собою, размышлял: «В моей брошюре „Москва, 1937“ был приведен эпизод, который мне рассказали советские друзья: на встрече Нового года — среди близких друзей дома — Сталин поднял тост за „гениального учителя народов, выдающегося революционера, блестящего политика, автора всех наших побед“ с надеждой, что это будет первый и последний тост такого рода в его адрес в наступающем году… Мне понравился этот рассказ, я ему поверил, вставил в свою брошюру. Я понимаю, в трудные годы войны народ должен был иметь святое, патетические здравицы в его честь были как-то оправданны, но сейчас иное время, отчего же снова бесконечное повторение его имени, зачем это постоянное — „гениальный учитель всех времен и народов“? Нужно ли это России? Ее достоинству?»

…Громыко в высшей мере тщательно выверял свои речи и в Совете Безопасности, и на заседаниях Генеральной Ассамблеи; старался избегать славословия, предпочитал несколько суховатую, чуть отстраненную доказательность; постоянная ссылка на авторитеты не всегда целесообразна, чем тверже каждый гражданин отстаивает общую позицию, тем она сильнее; любимой книгой посла была история Пунических войн, к ней он прибегал весьма часто, — кладезь политического ума, тревога аналогий…