Экспансия III

То обстоятельство, что ни одно западноевропейское государство не оказалось в состоянии обеспечить защиту элементарных прав еврейского народа и оградить его от насилий со стороны фашистских палачей, объясняет стремление евреев к созданию своего государства. Я сейчас подхожу к вопросу, являющемуся основным в связи с обсуждением задач и полномочий комиссии, которую мы предполагаем создать, — к вопросу о будущем Палестины. Из числа наиболее известных проектов необходимо отметить следующие: образование единого арабско-еврейского государства с равными правами для арабов и евреев; раздел Палестины на два самостоятельных государства — арабское и еврейское; создание из Палестины арабского государства без должного учета прав еврейского населения; создание из Палестины еврейского государства без должного учета прав арабского населения.

Историческое прошлое, равно как и условия, создавшиеся в Палестине в настоящее время, не могут оправдать любое одностороннее решение палестинского вопроса как в пользу создания независимого арабского государства, без учета законных прав еврейского народа, так и в пользу создания независимого еврейского государства, игнорируя законные права арабского населения».

Закончив изучение текста Громыко, министр поднял глаза на Вышинского:

— Собственно, п-почему «не годится»? Изложите возражения, Андрей Януарьевич…

Тот почувствовал нечто в интонации Молотова, пожал плечами, ответил обтекаемо:

— Мне показалось, что надо подредактировать ряд формулировок…

— К-каких именно? — по-прежнему тяжело, наступающе поинтересовался Молотов. — Что конкретно вы п-предлагаете отредактировать?

Вышинский отступил:

— Если у вас нет возражений, Вячеслав Михайлович, то…

Молотов вернул Громыко текст:

— По-моему, годится. Линию вы нащупали правильную. Выступайте.

Жолио-Кюри между тем достал новую пачку сигарет.

— Моя Ирен делает все, чтобы я бросил курить, — вздохнул он, — но это выше моих сил… Такое наслаждение затянуться черным табаком… Вы не курите, господин посол?

— И не пробовал… Чту мать…

— Верующая?

Громыко помедлил с ответом и, тем не менее, сказал определенно, четко:

— Да.

— Мои родители тоже… Видимо, у каждого существует естественный рефлекс против небытия… Сама эта идея, — он тяжело затянулся, щеки провалились, резко выступили скулы, — невыносима, поэтому люди старались уйти от нее, создавая веру… Но я с детства был рационалистом, не верил в хрупкость мечты о загробной жизни… Мои размышления о смерти — еще в молодости — привели меня к вполне земной проблеме: не состоит ли вечность в том, чтобы установить зримые, живые связи, которые соединяют нас с людьми и вещами, существовавшими на земле ранее? Между прочим, именно об этом был долгий разговор с лейтенантом Аллье накануне его операции… Кстати, дело ведь чуть не сорвалось… После того, как Аллье — на территории, оккупированной нацистами, — стал законным владельцем тяжелой воды, все уперлось в «мелочь»: как транспортировать груз?! В чем?! Попробуйте заказать сварные канистры на заводе в Осло, полном гестаповских соглядатаев?! Провал! И лейтенант нашел мастера, простого рабочего, тот сделал великолепные емкости, воду привезли на аэродром Форнебю, продекларировали на тот рейс, что вылетал в Амстердам, а загрузили в самолет, отправлявшийся в Шотландию! А?! Великолепно?!

— Действительно, лихо, — согласился Громыко.

— И в середине марта сорокового года весь запас тяжелой воды был у нас, в Париже. Но ведь в июне боши ворвались в столицу! Мы увезли «продукт зет» в Клемон-Ферран… Знаете, где спрятали? В сейфе французского банка! Но через несколько недель директор потребовал, чтобы мы немедленно забрали свой «продукт», видимо, что-то прослышал, люди фатально боятся всего, что связано с нашими исследованиями… Тогда мы спрятали канистры в камере тюрьмы, где содержались особо опасные преступники… А боши уже рыскали по всей Франции в поисках нашей тяжелой воды, гестапо напало на след… Тогда я решил отправить моих сотрудников с «продуктом зет» в Англию… Тем более, большинству из них просто-напросто нельзя было оставаться со мною, их бы сожгли в крематории, евреи… Я бросился в Бордо и оттуда успел отправить бесценный груз в Лондон, только чтобы он не достался нацистам… О, сколько раз меня потом допрашивало гестапо! Как я остался тогда жив — не знаю…

— Вы рассказали сюжет романа, — заметил Громыко. — А фильм вообще мог бы получиться совершенно поразительный…

Жолио-Кюри махнул рукой:

— Почему-то такого рода ленты начинают снимать только после того, когда уже нет на свете участников дела… Странно, но это так… Я не замучил вас?

— Каждая встреча с вами — радость для меня, господин Жолио-Кюри.

Внезапно лицо ученого изменилось, скулы выступили еще острее, глаза потухли, сделавшись усталыми, полными растерянного недоумения:

— Как вы думаете, с американским представителем в Атомной комиссии удастся хоть о чем-то договориться?

— Вы имеете в виду Бернгардта Баруха?

— Да.

Громыко ответил не сразу: