Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Считая недостойнымъ скрывать далѣе свое присутствіе, я сказалъ съ легкимъ упрекомъ:

— Крысаковъ, Крысаковъ! Не вы ли насъ увѣряли, что не имѣете ни одной копѣйки, когда мы, истратившись, отказывали себѣ въ самомъ необходимому ожидая денегъ? Стыдитесь, Крысаковъ — вы поступили не по товарищески.

Вмѣсто отвѣта, онъ всплеснулъ руками и воскликнулъ съ фальшивымъ восгоргомъ:

— Какой вы красивый Сандерсъ! Я никогда не думалъ, что вамъ такъ идетъ ночная рубашка! Рисовать васъ будетъ для меня чистымъ отдыхомъ и благословеніемъ Божіемъ. Повернитесь ко мнѣ въ профиль, что-бъ я успѣлъ схватить это выраженіе. Боже мой!.. Благодарю васъ.

Но, видя, что лесть на меня не дѣйствуетъ, онъ перемѣнилъ восторженное выраженіе лица на скорбное и глухо сказалъ.

— Бѣдная старуха! Когда я прощался съ ней, она была безъ памяти отъ горя.

— Какая старуха?

— Вдова, — сказалъ онъ со вздохомъ. — То есть даже не вдова, а скорѣе бабушка моего лучшаго покойнаго друга. Старушка вѣритъ въ меня, какъ въ Бога, и передъ отъѣздомъ передала мнѣ на сохраненіе всѣ свои сбережения… Семьдесятъ лѣтъ упорнаго, каторжнаго труда!..

Онъ дѣлалъ видъ, что смахиваетъ слезу, и, стыдясь своей слабости, повторилъ, съ мягкой улыбкой:

— Восемьдесятъ лѣтъ работы, не покладая рукъ Надо быть послѣднимъ негодяемъ, чтобы не сохранить ея денегъ! Неправда ли, добрый Сандерсъ?

— Правда, — спокойно отвѣтилъ я. — Но не объясните ли вы мнѣ, Крысаковъ, почему каторжная работа старушки оплачивалась нѣмецкими ассигнаціями?

Онъ этого не ожидалъ. Впрочемъ, быстро оправился и, схвативъ съ громкимъ фальшивымъ смѣхомъ подушку, бросилъ ею въ мою голову, ловко сбивъ со стола мои карманные часы. Они погибли.

* * *

Нюрнбергъ.

Музей пытокъ насъ нѣсколько разочаровалъ.

Инструменты были стары и примитивны, коллекція ихъ совершенно не пополнялась. Завоеванія послѣднихъ вѣковъ прошли безслѣдно, не задѣвъ повидимому, добродушныхъ обитателей города.

Болѣе выгодное впечлтлѣніе произвелъ на насъ иллюстрированный прейсъкурантъ пытокъ на любое преступленіе. Многихъ было нетрудно поставить дешевыми домашними средствами, что дѣлало ихъ доступными для бѣднаго, маловзыскательнаго простого люда.

Человѣкъ, не гонявшійся за формой и внѣшнимъ блескомъ, могъ очистить свою душу, сжимая носъ обыкновенными сахарными щипцами, или растягивая ротъ аналогичнымъ приспособленіемъ для перчатокъ.

Людей съ болѣе обостренымъ чувствомъ раскаянія рекомендовалось ущемлять за голову дверьми или каминными щипцами, которыми, при извѣстномъ навыкѣ, легко удалялся и языкъ.

Преступныя жены свободно исправлялись укладкой ихъ въ подобіе скрипичнаго фугляра, съ забивкой въ крышку длинныхъ гвоздей, расположенныхъ по вкусу и подъ присмотромъ особаго компетентнаго лица.

Исправленіе болѣе мелкихъ пороковъ обходилось въ гроши, начиная съ бросанія въ воду и кончая примѣркой собачьяго намордника.

Благодаря такой тщательной и детальной разработок дѣла, гражданинъ стараго Нюрнберга могъ нейтрализовать любой грѣхъ, сообразуясь, конечно, съ немаловажнымъ обстоятельствомъ, что за нѣкоторые онъ могъ заплатить не свыше одного или двухъ разъ, напримѣръ, языкомъ или ухомъ.

Это, въ свою очередь, пріучило народъ къ экономіи и тонкому разсчету, чтобы, отдавъ зря языкъ или носъ, не остаться на бобахъ въ болѣе заманчивыхъ случаяхъ. Каждый старался перебиться до поры до времени мелкой монетой: пальцами, зубами и ремнями изъ собственнаго матеріала. Границы развлеченія выбирались такимъ образомъ по личному усмотрѣнію и варьировались въ довольно большихъ предѣлахъ. Самодеятельность поощрялась, всякъ былъ кузнецъ своему счастью. Мы съ трудомъ оторвались отъ прейскуранта, соблазненные обѣщаніемъ Мифасова показать намъ росшій во дворѣ замка Барбороссы дубъ, посаженный Брунгильдой — доказательства чему были въ надежныхъ рукахъ самого Мифасова.

Дубъ оказался корявымъ, довольно невзрачнымъ деревомъ — липой, посаженной Кунигундой, а не Брунгильдой.

На всѣ наши вопросы и выраженія протеста, Мифасовъ ограничился не лишеннымъ основанія замѣчаніемь, что время беретъ свое и присутствіе липовой листвы его нисколько не удивляетъ. Что же касается двухъ женщинъ, то, по соображеніямъ интимнаго свойства, онъ не рѣшается отдать сейчасъ своего предпочтенія ни той, ни другой. Это вопросъ недалекаго будущаго.

Будущее — странное, одинокое слово въ этомъ царствѣ прошлаго набальзамированнаго тысячами легендъ…

Спятъ старыя стѣны, улыбаясь подъ осторожными цѣпкими щупальцами вѣковъ — не дрогнутъ сѣдыя рѣсницы узкихъ оконъ, запущенныя временемъ.

Крысаковъ не выдержалъ и пригрозилъ придти на этюды. Мифасовъ вызвался дать подробныя объясненія къ происхожденію каменнаго колодца, приводившагося въ дѣйствіе при помощи семикратнаго вливанія воды.

Согласно извѣстному Мифасову преданію, начало колодца было положено однимъ набожнымъ узникомъ, протершемъ въ камнѣ дырку собственной головой, при земныхъ поклонахъ.

Погруженный въ молитву, узникъ замѣтилъ свою работу только тогда, когда дыра достигла почтенной глубины въ полтора аршина и онъ свалился въ нее головой внизъ.