Экстерриториальность

Отнеси свою милостыню,сущие пустяки,в рощу, солнцами выблистанную,вниз по теченью реки.Все, что тобой жаловано,вытащено на горбе,что от куска отломано,ссыпано в горсть тебе.Вниз по реке – чтоб вынеслак устью, к болоту, к пнюотсебятину, вымыслы,сорванные на корню,вымыслы, бред, отсебятинутех, кто глуп и умен,горла соскоб – и патину

калифорнийских времен.Спрячь намытое золотов грязь обратно, в ручей.В рощу, где было молодожизни – еще ничьей.Ссыпь к капризам и фокусам,выбита чья руда.В место, куда автобусомподвозили года.Отнеси свою милостыню,как кошелек ни тощ,сколько чеков ни вылистанос банковских вешних рощ,вниз по теченью, к скважине,где миллионы жилнаших сделались вашими,

как их кто ни прожил.

«Двор наполняется снизу вверх – точь-в-точь стакан…»

Двор наполняется снизу вверх – точь-в-точь стакан —сумраком, словно дымом, он даже горек.Гуще и гуще тень – не завернут кран.От подорожника к сливам. Бедный мой дворик.Все это я запишу – правда, сверху вниз —на обороте записанного накануне,только зажгу фонарь на крыльце. Стал лыстот же участок, что был волосат в июне.Бедный июнь, отсверкавший, как фейерверк:сливы еще цвели, арматурой зданьялез подорожник, низ выталкивал верхиз темноты – и уперлись в солнцестоянье.Было – прошло, было – прошло… Бредь

чем-нибудь лучше этого, более шалым.Хватит про время. Чем-то, на что смотретьможно лишь сверху вниз, без тоски, без жалоб.Лето – как фильм про наци: все шнелль и шнелль.Старость зверей узнают, умножая на шестьвозраст. Но сколько прожил сентябрьский шмель,на полпути к фонарю побеждая тяжесть?

«Я видел во сне документ…»

Я видел во сне документ —от жизни и смерти отдельно.Всегда и на каждый моментон следовал им параллельно.Как клавиши немец кропилсon brio и скусывал ноготь —таким документ этот был,чтоб жизни и смерти не трогать.

Он был протокол. Протоколмгновений и шага за шагом.Он все их булавкой сколол —лукав и до фактов не лаком.Я помню, сильнее, чем спать,хотелось сойтись с ним поглубже.Стать милым ему – чтоб читатьсебя он давал мне по дружбе.Тем более тем, что затих,вальс требовал слова и жеставзамен себе. Точных. Таких,чтоб сами вставали на место —на то, что назначили имв инструкции, если не спится,чернила и перьев нажимс пленительных лент самописца.

«Дети здесь хороши, розовые, в кудрямх…»