Экстренный случай

— Дома, наверное. Сменился сегодня в восемь утра. — Карр нахмурился и снова повертел свой фонендоскоп. — Джон, ты действительно хочешь ввязаться в это дело?

— Я совсем этого не хочу, — сказал я. — Если бы можно было выбирать, поверь, я сейчас уже сидел бы у себя в лаборатории. Но у меня нет выбора.

— Беда в том, — медленно произнес Карр, — что события больше нам неподвластны. Дж. Д. в ужасном состоянии.

— Да, ты уже говорил.

— Я всего лишь пытаюсь помочь тебе понять истинное положение вещей. — Карр, не глядя на меня, перекладывал что-то у себя на столе. Наконец сказал: — Суть в том, что дочь Дж. Д. Рендала зарезал какой-то подпольный акушер и, следовательно, кто-то должен за это ответить. Ли делает нелегальные аборты — это будет не так-то трудно доказать на суде. В бостонском суде присяжные, вполне возможно, будут наполовину состоять из католиков. Они осудят его по принципиальным соображениям.

— Ты хочешь сказать, что Ли козел отпущения?

— Приблизительно так, — грустно улыбнулся Карр.

8

Между тем днем, когда человек поступает в университет, и днем, когда он становится кардиохирургом, проходит тринадцать лет. Четыре года в медицинском институте, год ординатуры, три года работы в общей хирургии, два — в грудной хирургии, два — в сердечной. Тут же где-то вклиниваются два года работы на дядю Сэма.

Не каждый добровольно взвалит на себя такой груз, не каждого соблазнит столь дальний прицел. К тому времени как врач достаточно подготовился, чтобы делать операции на сердце самостоятельно, это уже другой человек, чуть ли не другая особь, которого отчуждают от остальных людей опыт и преданность делу. В некотором смысле это входит в программу обучения: хирурги обычно замкнутые люди.

Я думал об этом, пока смотрел через застекленное отверстие в полу смотровой кабины на операционную номер 9. Отсюда прекрасно обозревался весь зал, присутствующий на операции персонал и сама операция. Отсюда часто наблюдали за операциями студенты и врачи. В операционной установлен микрофон, поэтому здесь слышны все звуки: позвякиванне инструментов, ритмическое шипение аппарата искусственного кровообращения, пониженные голоса.

Я зашел сюда после того, как побывал в кабинете Дж. Д. Рендала. Мне хотелось посмотреть амбулаторную карточку Карен, но секретарша Рендала сказала, что у нее этой карточки нет. Она у Дж. Д., а сам Дж. Д. находится в операционной. Это удивило меня. Мне казалось, что сегодня, после всего случившегося, он не выйдет на работу. Но, по-видимому, такая мысль просто не пришла ему в голову.

Секретарша сообщила, что операция, по всей вероятности, уже кончается, но мне достаточно было взглянуть через стекло, чтобы убедиться, что это не так. Даже швы еще не начали накладывать. Придется мне прийти за карточкой попозже.

Но я задержался на минуту посмотреть. Есть что-то завораживающее в операциях на открытом сердце, что-то фантастическое, неправдоподобное, какая-то смесь мечты и кошмара, претворившаяся в жизнь. В комнате подо мной находилось шестнадцать человек, включая четырех хирургов. Все они двигались, работали, что-то выверяли — все это плавно, согласованно, как в балете, каком-то сюрреалистическом балете. Закутанный в зеленое оперируемый казался крошечным рядом с аппаратом искусственного кровообращения — огромной машиной, размерами с автомобиль, сверкающей сталью, с бесперебойно работающими цилиндрами и колесами.

У изголовья больного стоял анестезиолог со всей своей техникой. Тут же стояло несколько сестер, два техника, контролировавших шкалы и измерительные приборы аппарата, еще сестры, санитары и сами хирурги. Я попытался определить, который из них Рендал, но не смог: в своих халатах и масках все они выглядели совершенно одинаково — безличные, взаимозаменяемые. Но это только так казалось. Один из этих четырех отвечал за все, за поведение всех шестнадцати участников операции. Он же отвечал за семнадцатого человека, находившегося в этой комнате, — за человека, чье сердце было остановлено.

9

Роджер Уайтинг жил неподалеку от больницы, на третьем этаже дома без лифта, на том склоне Бикон Хилл, куда обычно свозят мусор из Луисбургского сквера. Открыла мне дверь его жена. Некрасивая, с большим животом. Вид у нее был встревоженный.

— Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с вашим мужем. Моя фамилия Бэрри. Я патологоанатом Линкольнской больницы.

Она посмотрела на меня с неприязнью.

— Мой муж только что лег. Он дежурил последние двое суток и очень устал.

— У меня важное дело.

Позади нее появился тоненький молодой человек. Он не только выглядел усталым — он еле держался на ногах, и вид у него был очень испуганный.

— Что такое? — спросил он.

— Я хотел бы поговорить с вами насчет Карен Рендал.

— Я все уже объяснял. Сто раз объяснял. Поговорите с доктором Карром.

— С ним я уже говорил.

Уайтинг провел рукой по волосам и сказал, обращаясь к жене:

— Не волнуйся, дорогая. Принеси чашку кофе, хорошо? — Он повернулся ко мне. — Выпьете кофе?

— С удовольствием.