Экзорцист Ватикана. Более 160 000 сеансов изгнания дьявола

Падре Пьер Паоло привык к разным типам признаний, даже к самым необычным. Некоторое время он был капелланом в психиатрической лечебнице Пьяченцы, где повидал разное, и потому сразу подумал, что женщина психически нездорова. Падре спросил, обращалась ли она к врачу, но женщина объяснила, что ходила ко всем врачам, которых только знала, и все они назвали ее состояние «типичным случаем истерии»[40]. Этот случай продолжался уже семь лет.

– Но я не верю этому, падре. Я считаю, что все совсем не так. Падре, я не истеричка, не сумасшедшая.

– И что же?

– Поскольку я не могла больше надеяться получить помощь людей, я почувствовала необходимость обратиться к Богу – чтобы обо мне позаботился он. Я побывала во всех церквях города, я молилась и, пусть и чувствовала отвращение, просила благословения. Признаюсь, что именно благословение помогает мне чувствовать себя лучше, по крайней мере, в течение нескольких дней. Но я приходила в церкви так часто, что у меня уже не хватает мужества появиться снова. Боюсь, священники сочтут меня сумасшедшей.

Падре Пьер Паоло начал все больше увлекаться тем, что она говорила.

– Мне рассказали, что среди холмов Пьяченцы живет приходской священник, известный своими благословениями. Потому однажды в воскресенье я после обеда наняла для поездки коляску и в компании мужа и родителей отправилась в дорогу. Конь, прекрасный рысак, шел быстро, но, когда в один момент мне стало плохо, он вдруг остановился. Извозчик хлестал его до крови. Бедолага стоял столбом под ударами и понуканиями, вытянув шею и передние ноги, но не двигался с места. В это время я, почти теряя сознание, вырвалась из рук мужа, отца и матери, выпрыгнула из коляски и, оторвавшись от земли примерно на полметра, стала подниматься в гору – к церкви, куда мы и направлялись. Люди, которые в этот момент выходили оттуда, увидели, как я, с развевающимися по воздуху волосами и вуалью, лечу, вопя и махая руками, и начали шуметь. Закричали женщины, залаяли местные собаки, испуганные куры бросились из полей к домам. Когда я появилась на площади, все расступились предо мною, и я, в полете, скользнула в полуоткрытую дверь церкви, где с высоты собственного роста рухнула у алтаря, на котором был выставлен образ святого Экспедита[41]. Приходской священник в сопровождении толпы подбежал и, быстро поняв, в чем дело, благословил меня. Я пришла в себя и несколько дней чувствовала себя очень хорошо.

Падре Пьер Паоло слушал женщину не моргая.

Прихожанка спросила, что он думает об этом. Все еще убежденный, что он имеет дело с психически нездоровым человеком, падре ответил несколько расплывчато:

– Конечно, это странно. Очень странно. – И добавил: – Послушайте, если благословение помогает вам, приходите сюда когда хотите, безо всякого страха. Если меня здесь не будет, всегда будет кто-то из моих братьев.

Через несколько дней женщина появилась снова. Когда падре Пьер Паоло собирался благословить ее перед алтарем Мадонны, она, сидя возле колонны пресвитерия[42] (она сама попросила сесть), тихо, с закрытым ртом, вдруг завыла – как собака, скулящая во сне. Склонив голову к колонне, она прикрыла глаза и, сложив руки на коленях, предалась пению очень красивой, страстной, великолепной песни, чтобы после вдруг заговорить на незнакомом языке, начать выступать против незримого врага – с напором и силою безумицы в приступе ярости. В этот момент другой монах, падре Аполлинаре Фокаччья, покидал хор[43] и шел по проходу. Он услышал песню и последовавшие за ней неразборчивые проклятия и позднее, вечером, в разговоре с падре Пьером Паоло спросил:

– Ты видел эту женщину?

– Да, и что?

– Не впечатлила?

– Вообще-то нет. Я капеллан в психиатрической лечебнице, я многое видел.

И в самом деле женщина не произвела на него никакого впечатления; она и правда выступала, но не двигалась.

– Но послушай, – продолжил брат Аполлинаре, – она явно одержима Сатаной.

– Не стоит преувеличивать, – ответил падре Пьер Паоло. – Мы не должны так легко обращаться к популярным предположениям и видеть вмешательство дьявола во всем, что трудно поддается объяснению. Конечно, человеческая наука не всемогуща, но не нужно презирать силу нашего разума. Что наука не смогла объяснить сегодня, она объяснит завтра.

Падре Аполлинаре это не убедило:

– Я буду с тобой откровенен. Я не хочу показаться тебе легковерным, но, признаюсь, что не могу найти объяснение ее способностям в чисто человеческих терминах. Как может человек говорить на неизвестном ему языке? Нельзя даже попытаться предложить объяснение, опирающееся на подсознание или какую-то исключительно психологическую структуру. Человеческий разум не способен выразить с помощью логики то, чему он не был научен. Это не невыраженная интуиция, не неуловимое внушение: это новый логический мир, загадочный и непривычный как для нас, так и для этой женщины. Новый мир, приходящий на смену нынешнему.