***
С блокпостом не возникло сложностей, хотя Валентин был готов стрелять. Прорываться. Больше всего беспокоили даже не документы, с которыми повезло: владелец «Лады» был чеченцем и на Коцитова довольно сильно смахивал. Их от русских не всегда отличишь. Кроме того, похоже — план «Перехват» или что-то подобное ввести не успели. Обычные проверки из-за ситуации в области.
Проблемой могли стать помятые бампер и капот, треснувшая лобовуха. Выезжая на Дмитровское, Валентин сбил выскочившую под колёса женщину. Молодую, в элегантном пальто: её ухоженные волосы красиво взметнулись при ударе. Остановился Коцитов только для того, чтобы стереть с машины мозги и кровь. Никаких чувств случившееся не вызывало.
— Похвально, Валентин Альбертович! Мы ожидали, что вы откроете огонь по сотрудникам на блокпосту. Но вы сдержались. Заметьте, пистолет сам по себе никого не убил. Вы принимали решения: когда использовать оружие, а когда нет. Осознанно. Одних застрелили, а других нет.
— Это просто оружие. — Коцитов сам не поверил, что произнёс такое.
— Верно! Всё дело в голове. Продолжайте движение на север.
Сворачивая с Дмитровского шоссе на узкую, тёмную дорогу, Валентин по-прежнему сомневался в главном вопросе этого безумного вечера: говорит он сам с собой или нет? Детали указывали и на то, и на другое. Так или иначе, голос в левом ухе вёл его вперёд, в мрачную глубину Подмосковья, слабо контролируемого властями. Небо совсем потемнело, лес подступил вплотную к дороге, буквально обнял машину. В потрескавшееся лобовое стекло летели мелкие снежинки.
Москва осталась далеко позади. Коцитов включил магнитолу и удивился, когда из неё опять полился «пацанский» рэп. А ещё больше удивился тому, что его не захотелось вырубить.
«Остановиться — то же самое, что впасть в кому; место, где я найду себя, станет моим домом»
Видимо, в такое место он и ехал. О да, братуха. Из души душевно в душу, что называется. Звезды с неба падают в придорожные кусты, берёзы с плачем на погосте обнимают кресты, по весне на реке звенят, толкаясь, льдины, и круглый год звенят колокола по тем, кто сгинул… Если Бог не выдаст, то не примут опера. Странный поток бессмысленных образов, но мозг охотно их усваивал.
Смеркалось, когда Валентин проснулся собой: либералом, журналистом, противником насилия. К ночи он убил восемь человек. Восемь. Включая женщину, которую когда-то любил. Включая двоих полицейских. А может быть, и все девять? Жива ли та дура, которую Валантин сбил? Плевать.
Коцитов осознавал весь ужас совершённого, но ощутить вину и тревогу почему-то не мог.
Следуя указаниям голоса в левом ухе, он добрался до поворота на просёлочную. Ещё минут пятнадцать ехал через лес, едва ли не по тропе: мохнатые лапы елей шуршали по бокам машины. Наконец оказался перед глухими стальными воротами. Забор метра в три, по углам — вышки, на которых стоят вооружённые люди. Видна крыша большого коттеджа.
Ворота открылись, автоматчик в камуфляже велел проезжать. Коцитов загнал «Ладу» во двор. Здоровяки в бронежилетах помогли ему выбраться из авто.
— Отгоните машину подальше, сожгите. — это произнёс невысокий лысеющий мужчина.
Знакомый голос.
— Так точно!
Командир выглядел обыкновенно. Не похож ни на Че Гевару, ни на Кадырова. В центре Москвы такого просто не заметишь. Коцитову вдруг сделалось дурно, ноги подкосились. Упасть ему не позволили: заботливо поддержали, помогли сесть на холодную землю.
— Позовите Елену, пусть осмотрит господина Коцитова. Кроме того, нужно извлечь передатчик… Валентин Альбертович, слышите? Очень рад, что вы благополучно добрались. Поздравляю! Мы дадим широкие возможности для борьбы за всё хорошее против всего плохого. Привычное занятие: просто раньше вы не совсем понимали, что хорошо, а что плохо. Теперь поймёте.
Сам Коцитов совершенно не был в этом уверен. Кем он стал? Кто эти люди? Чего они хотят? Что будет дальше? Непонятно. Ясно лишь одно: он не сошёл с ума.
Всё это случилось взаправду. К сожалению… или к счастью.