El creador en su laberinto

Старый друг Руиса сохранил доспехи и оружие, однако безобразно оброс, был ужасно грязным — словно лесной дикарь. Одежда его сильно износилась. Гордая осанка дворянина уступила место совершенно недостойной зажатости, скрюченности, будто Алонсо давно привык прятаться. О том же говорил и беспокойный, бегающий взгляд.

— Я уже не думал, что когда-нибудь увижу тебя, мой друг… — даже голос Алавы полностью утратил былую силу.

— Ты быстро отчаялся.

— Быстро?.. Ох! Пойдём, я познакомлю тебя с одним человеком, если возможно выразиться именно таким образом... Тебе многое предстоит узнать, и перед этим будет лучше присесть у костра, потому что на ногах вынести груз этих удивительных сведений в высшей степени затруднительно.

«Костёр» — это громко сказано, конечно. Самый слабый огонь, тщательно замаскированный: он едва был способен согреть, и уже по этой детали Руис понял — его друг действительно скрывался от кого-то или чего-то.

У огня сидел ещё один человек, в котором легко узнавался испанский военный, но точно не простой солдат… и не офицер из разгромленного чудовищами отряда. Крупный мужчина с такой же густой и пышной бородой, как у Руиса — только абсолютно чёрной, без всякой седины. Его лицо хранило следы многих ранений; ещё Пабло заметил, что у незнакомца недостаёт пальцев на левой руке. Как минимум двух.

— Нашёл друга?..

— Да. Познакомься: это капитан Пабло Руис, храбрейший сын Испании из всех, кого мне прежде довелось знать. Руис, друг мой, это — Иаго Карвасса.

— Каталонец?

Руису не нравились каталонцы: сплошь бандиты, воры, нахлебники и смутьяны. Совсем не похожи на басков.

— Каталонец. Но это давно не имеет значения. И вообще: мы говорим по-испански, это нынче главное.

Выглядело намёком на…

— Мы не в Испании?

— Нет. Это Новый Свет. Английская колония, неподалёку от Бостона.

Руис понятия не имел ни о каком Бостоне. Он знал о Вирджинской колонии — первой со времён сгинувшего Роанока попытке англичан закрепиться севернее Новой Испании. Там стоял город Джеймстаун, кажется.

—Конечно, ты ничего не знаешь о Бостоне. Вижу, тебя не удивило перемещение в Новый Свет… но тогда удивит другое. В те времена, откуда ты вы с Алавой прибыли, никакого Бостона ещё не существовало. Здесь вовсе не было белых, одни красножопые.

— Да, мой друг… Не только место иное: год Господень теперь тоже совсем другой.

Руис сам удивлялся своему спокойствию. То ли диковинные видения подготовили его к чудесам, то ли просто не прошли последствия недавнего с его точки зрения боя… Кажется, Алава оказался куда менее стойким в этом вопросе. Его произошедшее не сломило окончательно, но сильно пошатнуло.

— И который идёт год?

— Тысяча шестьсот девяносто второй.

— Шутишь?!

— Нет. Твой друг подтвердит, он убедился.

Алава кивнул.

Выходит, прошло больше восьмидесяти лет. Целая жизнь — и не из коротких. Наверняка все, кого Руис знал, уже мертвы. А англичане успели освоиться в Новом Свете, вот что самое мерзкое!

— Со временем тут вообще непросто. — снова заговорил Алава. — Похоже, в этот год прибывают все, кто прыгнул в проклятый люк… но это весьма удивительным образом происходит с разной скоростью. Не удивляйся, что застал меня в настолько жалком состоянии, друг: я здесь уже несколько месяцев. И постоянно был вынужден скитаться по лесу, что не замедлило сказаться на моём внешнем виде и состоянии духа. А ты, смею предположить, добрался совсем недавно?

— Не больше часа назад.

— Да, около часа назад я тебя и услышал… Некоторые из наших прибыли уже давно, некоторые так и не появились, а тебя мы дождались только теперь. И это даёт надежду.

— Вы тут вдвоём. Что с остальными?

— Смею утверждать, мой дорогой друг, что Иаго объяснит это значительно лучше. Тем более что история, мягко выражаясь, не из пары слов: излагать её следует весьма обстоятельно, со всеми подробностями.

Судя по удручённому виду Алавы, каталонец едва ли мог рассказать на эту тему нечто радостное. Но плохие новости в ситуации, когда абсолютно ничего не понятно, также обретают ценность. Лучше знать, насколько всё дурно, чем не знать ничего.

— Сначала рассказать бы, чего я сам здесь делаю. Чтоб ты понял: я давно уже не совсем человек. Я был обычным человеком, солдатом. Записался в терцию ещё до вашего с Алонсо рождения, при короле Карлосе, а потом… слыхал ведь о Хулиане Ромеро?

— О маэстре-де-кампо, командире Сицилийской старой терции? «Испанская ярость» — тот Хулиан Ромеро?

— Он самый.

— Конечно же, я слышал о нём! И более того… — в Руисе вдруг проснулась типичная для испанских военных тяга к фанфаронству. — Видел его своими глазами! В первый год своей службы, ещё мальчишкой. Кажется, вскоре он умер… великий человек!

Иаго саркастически захихикал, его злодейская чёрная бородища зашевелилась.

— Я знавал Ромеро задолго до того, как он стал маэстре-де-кампо и великим человеком. Когда о нём не писал Лопе де Вега… и Эль Греко свою картину ещё не намалевал. В тысяча пятьсот сорок четвёртом мы служили Генриху VIII на шотландской границе. Странное времечко, когда испанцы и англичане ещё дружили.