Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

– Да, между нами каменная стена. Но ведь можно ее обойти. Зачем биться о стену, которую невозможно сломать. Неужели вам непонятно все это, неужели вы сами не испытываете того же? Если нет, то не говорите мне о чувствах. Я не понимаю таких отношений.

Елена помолчала, потом взяла его руку и взглянула в его глаза своими магическими глазами-озерами. В них

было все: страсть, боль, отчаяние и безнадежность. Она коротко произнесла:

– Мне тоже тебя недостает, Агарди! Но жениться мы теперь не можем, видеться тоже. Сразу все станет известно, пойдут разговоры. Обо мне и так тут невесть что придумывают. Остается одно…

Елена слегка сжала ладонь Агарди, потом резко выпустила ее и поспешно пошла по улице, удаляясь все дальше и дальше. Наконец, она свернула в переулок и исчезла из поля зрения. Исчезла – как и тогда, в Италии, – надолго. Поняв, что Агарди настроен решительно, и скрыть их отношения уже будет невозможно, Елена срочно уехала из Тифлиса. Она направилась в Одессу, куда намеревалась переезжать семья ее тети, Екатерины Витте. Екатерина Андреевна и ее муж Юлий Федорович Витте собирались определить в университет своих подросших сыновей. Сначала семья сняла квартиру и временно поселилась на углу Ремесленной и Базарной в доме Беридо, № 3 Е Затем они привезли туда своих сыновей Бориса и Сергея для поступления в Новороссийский университет, но молодых людей ждала неудача. Поэтому братьев поместили в Ришельевскую гимназию, с тем чтобы повторить попытку на следующий год. Юлий Федорович Витте добился новой должности в Одессе, и семья уехала из Тифлиса насовсем. Вскоре Юлию Федоровичу за заслуги перед Отечеством местные власти выделили в Одессе участок земли. Таким образом, семья прочно обосновалась на новом месте.

Несмотря на жару и приветливый морской бриз, Одесса встретила Елену прохладно. В отличие от Кавказа, здесь, кроме семьи Витте, ее почти никто не знал. Единственным настоящим приятелем оставался вице-генерал-губернатор Киева, князь Дундуков-Корсаков, но тот служил в Киеве, а не в Одессе. Князь подружился с Еленой еще в молодости, раньше, чем она вышла замуж за генерала Блаватского. В то время князь командовал на Кавказе одним из драгунских полков. С тех пор они не теряли связи, вели постоянную переписку, поддерживая дружеские, теплые отношения. В отличие от семьи, от которой Елена скрывала места своего пребывания во время скитаний по свету, князю Корсакову она писала отовсюду, из Африки, из Америки, даже из Индии.

Заняться на новом месте было нечем. Пожив некоторое время у родственников, Елена решила ненадолго отправиться в Европу, чтобы развеяться, а также навестить своих старых знакомых. Однако путешествие было недолгим. Не прошло и шести недель, как она вернулась в Одессу с маленьким мальчиком лет пяти. Елена получила паспорт, выданный канцелярией царского наместника Кавказа ей и «опекаемому ею ребенку Юре для поездки в Тавриду, Херсон и Псковскую губернию сроком на один год».

Появление ребенка вызвало у родни много вопросов. По внешнему виду мальчик был нездоров, бледен, с тонкими непропорциональными ручками и ножками, согнутой спиной. Елена нежно называла мальчика Юрочкой или «мой маленький горбун» и очень бережно к нему относилась. Полковник фон Ган, приехавший в это время в Одессу повидаться с родней, был возмущен очередной выходкой Елены – появиться в обществе, где ее знают, с внебрачным ребенком! Да и само рождение ребенка на стороне он считал аморальным и беспринципным. Елена утверждала, что это ребенок «одного из аристократических баронов с очень известной фамилией Мейендорф, который прижил его от не менее родовитой возлюбленной», имя которой она раскрыть не может. Однако даже родственники ей не поверили, предполагая, что «не менее родовитой возлюбленной» была она сама. Сколько Елена ни пыталась объяснить отцу, что ребенок ей не принадлежит, что она его усыновила, чтобы выручить своего знатного друга, отец сомневался.

Помогла справка от уважаемого в городе врача, который в результате обследования установил, что госпожа Блаватская не может и никогда не могла иметь детей в силу своей физиологии. С одной стороны, медицинское заключение отца озадачило, с другой – успокоило. Мораль была соблюдена, справка погасила бушующие страсти.

Однако косые взгляды окружающих угнетали Елену. Ей ничего не оставалось, как вновь отправиться в Европу. По своей доброте и по просьбе отца ребенка она повезла мальчика в Болонью, считая, что «там сможет его спасти от унижения и спрятать от любопытных глаз». Казалось, она совсем не заботилась о последствиях, которые может вызвать история с опекаемым ею мальчиком для ее собственного имени.