Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы

– Знаешь, когда я жила за границей, я не сравнивала тамошнюю жизнь с Россией. Мне до сих пор кажется, что я просто в определенное время побывала в театре и смотрела длинную незаконченную пьесу со множеством актов и действующих лиц, длиною в десять лет. Потом занавес закрылся, и объявили антракт, который до сих пор не кончился. Антракт – это моя сегодняшняя жизнь в Одессе. Но я верю, скоро опять прозвенит колокольчик, который пригласит меня на следующее действие спектакля… В одном ты прав. У нас тут, действительно, особый воздух – российский. Мы, к сожалению, не Европа. Наши особенности ни один европеец не поймет, как ты ему ни объясняй. Здесь надо родиться, вдохнуть в себя нашего воздуха, и только тогда можно осознать, как с этим жить. Понять невозможно. Эта бактерия неистребима в каждом русском, где бы он ни находился, но и не передаваема по наследству рожденному от русского на инородной почве. Наша бацилла живет только в России.

– Я не понял, хорошо это или плохо?

– И то, и другое.

– Чем же плохо? Люди здесь очень приветливые, любезные, добрые и совсем не воинственные, в отличие от того, как нам их представляют в европейских газетах.

– Да, это так – душевность, доброта есть в каждом из нас. Но существует и другая сторона медали, которую ты не видишь и никогда не увидишь, потому что с этим не соприкасаешься.

– ?? – последовал немой вопрос.

– Это опять-таки необъяснимо. Столкнешься, тогда поймешь. У нас, как и везде, есть зло, но оно неистребимо, так как существует давление тисков законного беззакония.

– Со злом необходимо бороться, – предложил со всей своей прямотой и горячностью Агарди.

– Бороться? – с ухмылкой удивилась Елена. – С кем или с чем, да и зачем? Все равно ничего не изменишь. Это тебе не Европа! Да и что может сделать усилие отдельного человека? У нас настолько боятся свободомыслия, что даже иметь на руках переписанную рукопись комедии Грибоедова «Горе от ума» – считается преступлением! Ты ее конечно же не читал, но поверь, это острая сатира на общество.

– Правда, я ее не читал. Однако я вынужден признать, что все, о чем ты говоришь, имеется и в Европе, и в Америке. Ты напрасно думаешь, что в смысле законного беззакония там лучше, чем здесь.

– Но там можно реализовать идею, призвать на защиту закон, в конце концов! – возразила Елена. – У нас идею можно только родить или выносить в голове, реализовать ее невозможно. Кто-нибудь или что-нибудь – да задавит! Когда я жила в Европе, я была занята духовными вопросами, присматривалась к жизни, которую не совсем понимала. Везде есть свои трудности и проблемы, но там они разрешимы, а у нас, наоборот, вечно из мухи делают слона и на ровном месте создают препятствия.

– Я не понимаю, – задумчиво протянул Агарди, вытянувшись на диване и закуривая папироску, только что скрученную и преподнесенную ему Еленой. – Ведь есть проверенное средство, – возразил он, выпуская клубок дыма. – Если существует зло, то существуют люди, которые борются с этим злом, например карбонарии.

При слове «карбонарии» он приподнялся с дивана, выставив вперед грудь и сделавшись похож на гордого петуха, распушившего перья.

– У, куда тебя понесло! – тут же осадила его Елена. – Знаешь что, здесь призывы к борьбе не приветствуются. Борьба – это бунт, а у нас бунт сурово наказывается. Тут, в отличие от Европы, даже если все вокруг понимают ужас своего положения, не пытаются бороться и не ищут выхода. Мы – мечтатели, в широком смысле этого слова, в надежде на лучшее. А вы – прагматики. В этом вся разница.

Агарди непонимающе и грустно покачал головой, но вынужден был согласиться. Он всегда соглашался со своей обожаемой Еленой, хотя имел довольно буйный и непокорный нрав. Родственники говорили, что отношение его к ней «…было удивительно; он представлял собою беззубого льва, вечно стоявшего на страже у ног своей повелительницы…»

После этого совершенно бесполезного разговора с политическим оттенком не прошло и трех дней, как Елена объявила своему возлюбленному, что уезжает в Египет. Ехать ей якобы приказали ее индийские наставники, приглашение которых она давно ждала. Может быть, это было и так, но ко всему прочему добавлялось ее поникшее настроение. Со своими родственниками Елена объяснилась так: «Я вновь уезжаю, потому что на сердце неспокойно, душе тесно. Оказавшись в Одессе, я стала это ощущать еще более отчетливо. Скука обывательской жизни и отсутствие подлинной свободы в нашем государстве заставляют меня сняться с места. Кроме того, я чувствую, что занимаюсь не своим делом».

Родственники пожали плечами. Агарди в бешенстве метался из угла в угол и не знал, как может повлиять на неожиданное решение возлюбленной. Он понимал одно: если Елена решила, то непременно уедет. Единственной радостью было то, что теперь она уезжала хотя бы в определенном направлении, а не исчезала, как всегда, в неизвестность.