Элеонора Августа

– Мне?! – воскликнула красавица, но прекрасный камень брать не торопилась, лишь глядела на него.

– Вам, вам, – говорил генерал. – Берите же, камень редкой огранки, цвета редкого, величины и стоимости огромной. Тут булавка есть, как раз пойдет к вашему платью.

– Ваша жена последние капли рассудка потеряет, если увидит его у меня. Нет, не возьму, не должно мне.

– Зачем мне он, если я не могу подарить его любимой женщине? Берите или выкину его в окно, – без всякой веселости и с хмурым взглядом произнес кавалер. – Берите и приколите себе хоть на платье или на чепец. А жена… потерпит. Ей и так досталось мое имя, а детям ее – имение, так пусть вам останется хотя бы моя любовь.

Госпожа Ланге тут и не выдержала, взяла камень, но, к сожалению кавалера, даже не взглянула на изумительную вещь, а, к радости кавалера, наклонилась, поцеловала его руку и заплакала. Она вытащила платок и, глядя в окно, то плакала, то порывалась обнимать и целовать господина, а он, наклонившись к своей спутнице, просто держал ее за руку.

Глава 38

Трубы, барабаны, колокола, толпы людей вдоль дороги… Да-да, все это прекрасно, все это производило впечатление, особенно на тех, кто раньше ничего подобного не видел. Например, господа из выезда… О, для них это был праздник, они буквально цвели, сверкая доспехами, когда ехали следом за знаменосцем. А вот сам Максимилиан уже оставался спокойным. Даже юный Курт Фейлинг хоть и рад был проехать по родному городу под крики горожан, тем не менее совсем не волновался, лишь помахивал знакомым рукой да улыбался. А у генерала, который уже давно познал восторг толпы и знал ему цену, это вызывало лишь досаду. Он желал побыстрее сесть в кресло да заняться тем, для чего сюда и ехал, то есть делами, которых у него было предостаточно. Но он вида не показывал, так и проехал по всему городу, кланяясь горожанам, улыбаясь им, и остановился только у городской ратуши, где и был запланирован пир. Там-то его и ждали все видные городские персоны: люди из магистрата города, банкиры, главы гильдий и коммун, местные господа из старых фамилий, офицерство. Тут, помимо дружественных Волкову людей, которых уже не в шутку называли партией Эшбахта, таких как родственники Кёршнеры, или как Фейлинги, или банкиры Райбнеры, или бывший бургомистр Виллегунд с другими городскими чинами, были еще и ни к кому не примкнувшие первый судья города Мюнфельд и глава Первой купеческой гильдии Роллен. Но что удивило более всего – на чествование пришли люди из так называемой партии графа, их оказалось немало даже помимо временного бургомистра Гайзенберга, который должен был присутствовать на мероприятии по должности. Да, в городе все переменилось, это кавалер почувствовал сразу, как только городские головы стали говорить приветственные речи, и переменилось все в лучшую для него сторону.

«Они будут целовать тебе руки…»

Он ответил короткой благодарственной речью. А после, когда распорядитель пира и глава городской канцелярии Фехтнер спросил, кого генерал желает видеть подле себя, он ответил:

– По правую руку от меня пусть будет мой родственник купец Кёршнер с супругой, дальше пусть сядет епископ, а по левую руку от меня пусть кресло останется свободно.

– Свободно? – переспросил Фехтнер.

– Да, и приборы там не ставьте. Но особое внимание прошу вас, друг мой, уделить госпоже Ланге, это дама в синем платье… – Волков стал озираться, чтобы найти Бригитт.

– Я прекрасно понимаю, о ком вы говорите, господин кавалер, – успокоил его распорядитель, – госпожу Ланге я посажу сразу за пустым креслом, она станет сидеть с вами рядом.

Волков улыбнулся и в благодарность дружески положил распорядителю руку на плечо, на что тот ответил поклоном.

Пир должен был продолжаться до вечера и плавно перейти, как водится, в бал, а генерал не хотел тратить ни дня на глупые развлечения, он уже сегодня собирался побеседовать с местными нобилями, поэтому и просил оставить один стул рядом с собой свободным.

«Ах, какой же он молодец, этот новый епископ города Малена, перед таким не грех и колено преклонить».

Бывший брат святой инквизиции Николас, а теперь епископ отец Бартоломей, рядом с другими напыщенными священнослужителями, такими как великолепный брат Семион, выглядел не иначе, как монах нищенствующего ордена. Простая ряса, крест из меди на шнурке, кольца на пальцах медные да оловянные, лишь один перстень с малахитом, из серебра. Именно этот перстень поспешил поцеловать генерал прямо на глазах у всех собравшихся на площади людей, встав притом перед епископом на одно колено. Отец Бартоломей благословил его святым знамением и короткой молитвой, а после поднял и расцеловал его двукратно в щеки, как старого друга.

– Мне нужна будет ваша помощь, монсеньор, – тихо и с улыбкой сказал кавалер, когда епископ выпустил его из объятий.

– Все, что в моих силах, друг мой, все, что в моих силах, – отвечал епископ.