Эльфийский бык 2 (СИ)

— Домой… все домой… матушка… вернется… порадуется. Наверное.

Если вернется.

Почему-то мысль о том, что матушка может и не вернутся, вдруг напугала до невозможности, словно Кошкину снова лет десять и он того и гляди потеряется в пустоте этого огромного чужого дома.

Вере еще позвонить надо…

Ваньке…

Чтоб вас всех… нет, Чесменову он в морду все-таки даст. По-родственному. Но без скидки на возраст, ибо… ибо заслужил!

Глава 7

Где собираются гости и рассказываются предания старины глубокой

Глава 7 Где собираются гости и рассказываются предания старины глубокой

«Некая гражданка, пребывая в глубоком душевном расстройстве и рассеянности, перепутала гадательный салон с приемной некроманта. В результате муж к ней, конечно, вернулся, но предыдущий, до того уж лет пять покоившийся с миром…»

«Новости и сплетни»

Усадьба Вельяминовых располагалась на берегу реки. И берег этот здесь поднимался круто, этакою зеленой стеной. Потому-то и дорожка в обход ложилась.

— Там… — Маруся явно смутилась. — Может… неприятно находиться… с непривычки.

— Ага, — добавила Таська, опираясь на перила мостика.

Мостик, переброшенный через речушку, поблескивал свежим лаком и казался махоньким, а еще нарядным донельзя.

— Поэтому, если поймете, что вовсе невыносимо, что если не пускает, то… я кого из Сабуровых попрошу. Семена вон. Он и притащит ящики.

Иван прислушался.

Ничего-то этакого он не ощущал, кроме солнца, которое ныне разошлось на полную силу, и прохлады, что тянулась от воды. А в остальном — пели птицы, стрекотали кузнечики, комарье кружило голодными стаями, правда, уже не вызывая желания спасаться бегством.

Дом…

Такой вот… Ивану случалось бывать в родовых усадьбах. И большая часть их, даже если была построена во времена незапамятные, то после перестраивалась сообразно модам, прибавляя себе в обличье изящества и беломраморности, обзаводясь колоннами, портиками и прочими жизненными излишествами. Усадьба Вельяминовых колонн не имела.

Портиков, впрочем, тоже.

Как и лепнины с мрамором.

Сложенная из камня, темно-красного, цвета крови, она казалась приземистою и даже несуразно-грубой. Высокие стены. И махонькие узкие окна, больше походившие на бойницы. Жесткость линий.

— Ух ты… — Бер даже голову запрокинул. — Какая красота! Когда её строили?

— Давно, — Маруся сунула руки в карманы. — Очень давно… потом, веке в семнадцатом, поставили другую, в стороночке. Её потом и перестраивали, и украшали. Парк разбили… потом даже архитектора из Италии пригласили. Он настоящий дворец возвел… ну, если деду верить. А потом пришел Наполеон и все развалил. Ну, не лично, а во время войны… а эта вот…

Это строение не всякая пушка возьмет.

Главное, теперь, по мере приближения, Иван ощущал неладное. Причем что именно не так, сложно понять… чувство, будто они переступили незримую границу, и теперь солнце палит уже не так нещадно, а приятная прохлада сменилась ледяным дыханием…

Смерти?

Старого погоста?

— Как вы тут вообще живете… — Бер поежился и потер руки. — Слушай, а разве бывает так, чтоб одновременно и холодно, и жарко?

— Это другой холод, — Иван присел и коснулся земли. — Там… что-то очень древнее лежит. И недоброе. Мягко говоря… мертвое, но…

— Погоди, — Бер тоже наклонился, потом и вовсе на коленки стал, а в конец даже прилег, прижавшись ухом к земле. — Там… там… да там же хрень такая… жуткая! Так это… легенда, которую вы сказали… там этот… хан? Черный?

У него и глаза заблестели от восторга и осознания перспектив.

— Не тут конкретно. И… — Таська поглядела на Марусю, а та вздохнула и сказала:

— Честно говоря, в детстве это воспринимаешь… ну как страшную сказку. Мы вообще не чувствуем ничего такого… то ли сила привычки, то ли кровь.

— Да? — Бер зачерпнул горсть земли и сжал в руке, потом стряхнул и сказал. — Как это можно не чувствовать? Земле же ж тяжко…

И встал.

Поглядел на дорожку, что ложилась широким полукругом, уводя выше, на тот самый обрезанный берег, к каменному кубу дома.

— Ну вот так… — развела руками Таська. — Мы не чувствуем, а вот другие сюда заглядывать не любят. Сабуровы и те, если и приходят, то ненадолго. Им тяжко. Прям корежит… Аленка только способна. Мать её могла. Но она вообще везде могла ходить. И пока в силе было, то и всем полегче. А потом ушла, Аленка же в силу еще когда войдет, если войдет.

— Ничего не понятно, — признался Иван и тоже земли коснулся, травы.

Сделал шаг, прислушиваясь к себе.

И еще один.

Ничего. Нет, по-прежнему ощущения двойственные, но не сказать, чтоб так уж невыносимо все. И корежить не корежит.

— А когда войдет? — уточнил Бер, тоже замедлив шаг.

— Когда замуж выйдет. Поэтому её и сватают… ну, пытаются во всяком случае. Надеются, что выйдет замуж и землю закроет. Думаешь, почему Свириденко до того сидел тихо? Гадить гадил, но издали…

— Опасался?