Эликсир князя Собакина

— Какая сирена, Верунчик? Учреждение явно недофинансируется, — беспечно ответил Живой. — При желании мы могли бы вынести отсюда все, что захотим. Только мы ничего не хотим.

Он цапнул со стола очки Менделеева, водрузил их себе на нос и, приняв ученый вид, завершил мысль:

— Потому что искомого аппарата тут быть не может.

— Откуда ты знаешь, что его здесь нет? — спросил Савицкий.

— Петенька! Когда в твоем офисе устроят музей, почтительные потомки первым делом уберут из кабинета все бутылки. Я уже не говорю про самогонный аппарат.

Савицкий с тех пор, как начались финансовые неудачи, иногда действительно попивал у себя в кабинете. Он покосился на проницательного наглеца и сухо ответил:

— Никакого самогонного аппарата у меня нет. И у Дмитрия Ивановича его тоже не было. Сколько раз тебе объяснять: мы ищем прибор, который производил совершенно особый напиток. Скорее всего безалкогольный.

Паша положил правую ногу на стол и поднял вверх указательный палец:

— Короче! Какое бы пойло ни гнал академик, без помощи специалистов нам не обойтись. Приборов в этой лавке древностей столько, что с них за два года всю пыль не оботрешь. Где здесь искать наш аппарат? Вот то-то. Придется обратиться к жрецу науки. Эх, раньше бы знать, что встретим тут такого занемогшего дядю! Я бы водочки зацепил, и мы бы с ним быстро закорешились.

Он аккуратно положил очки ученого на прежнее место и встал.

— В общем, давай ориентировку, — обратился он к Савицкому. — Что мы знаем об аппарате?

— Только то, что он вырабатывал какой-то «отрезвит». Может быть, «отрезвитель».

— Стоило из-за какого-то вытрезвителя огород городить, — пожал плечами Живой. — Россия все равно не отрезвеет, даже если Дмитрий Иваныч воскреснет и изобретет еще тысячу аппаратов. Ладно, ждите меня здесь, а я поговорю с этим лешим.

В коридорчике, куда вела дверь с надписью «Администрация», оказалось несколько кабинетов. На первом значилось «Директор» — и туда Живой даже не стал стучать: было ясно, что кот Базилио не является руководящим работником. На следующем висела табличка «Главный хранитель», и мимо нее Паша тоже прошел спокойно. А вот в третью дверь — с надписью «Завхоз» — он постучал. Оттуда никто не отозвался, зато из кабинета главного хранителя послышался голос: «Заходи!»

Паша зашел.

Он оказался в просторной комнате, заставленной шкафами с книгами и папками. На стене висели три большие фотографии: Менделеев в кресле, подсвеченная Эйфелева башня (на ней было написано авторучкой: «Мешает жить Париж?») и автор-исполнитель Юрий Визбор на фоне сияющих горных массивов. Под портретом Визбора висела потрепанная гитара.

За большим письменным столом сидел знакомый бородач. Впрочем, в его облике произошло два существенных изменения: стакан, который он раньше держал в руке, теперь стоял на столе и был пуст, а лицо хранителя значительно порозовело.

Живой мигом оценил обстановку и поспешил взять быка за рога. Он широко улыбнулся и начал:

— Здравствуйте еще раз! Извините, что отрываю от эксперимента. Мы с вами, коллега, так и не познакомились. Позвольте представиться: Сергей Середа, комиссия по празднованию стасорокалетия нашей великой таблицы. Ну, комиссия — это громко сказано. Я, собственно, практикант. Студент химфака МГУ, пятый курс. Вам звонили насчет меня? Шеф обещал, что позвонит...

Тут он осекся.

Бородач почему-то совершенно не выглядел ни пьяным, ни похмельным, ни даже похмелившимся. Наоборот — он смотрел на практиканта трезвым, осмысленным взглядом, и в этом от природы добродушном взгляде постепенно проступало что-то очень нехорошее.

— Откуда мне звонили? — переспросил он.

— Из комиссии по празднованию юбилея таблицы периодических веществ, — Паша наскоро организовал на лице абстрактную композицию из студенческой живости, ума, ответственности, услужливости — и затараторил как можно быстрее: — Сказали же, что позвонят, ну, то есть они вам позвонят, а мне велели ехать сюда, чтобы помочь в организации, ну, это... помочь, короче... по профилю.

Бородач прищурился и переспросил:

— Комиссия, говоришь?

— Ну да, хотя сам я только практикант, фактически курьер. Подай-принеси, принеси-подай, знаете, как эти академики обычно со студентами. Бегаешь целый день как подорванный. А у вас, я вижу, уже и бегать никуда не надо, — Живой подмигнул и показал пальцем на стакан. — Скажите, а это не та самая водка... ну, по рецепту Менделеева? Нам на лекции рассказывали. И про чемоданы рассказывали, будто он в них аппараты... ну, вы сами понимаете, какие... прятал. А вы водочку-то, между нами, что, прямо тут производите? Вот бы попробовать! Из аппарата Дмитрия Ивановича, да еще в этих святых стенах...

Паша мечтательно поглядел на граненый стакан и поднял глаза к потолку.

Бородач устало вздохнул.

— Водку, парень, Дмитрий Иванович не изобретал, — сказал он, убирая стакан куда-то в недра огромного стола. — И не потреблял. Вино он пил. Красное. По праздникам. А с пьянством боролся по мере сил. Всю жизнь боролся наш Дмитрий Иванович и с пьянством, и с жульем. Вот, например, с такими, как ты. Ты ведь такой же химик, как я Мэрилин Монро.