Эликсир князя Собакина

— На небо он ушел, — подняв глаза к потолку, произнес Герасим. — Он же немолодой уже был, когда к нам попал. Но гири свои — это, значит, долг — исполнил. Любил-то он всегда только Дуню, Танюху и Надюху, но гиревые детки от него, почитай, в каждой избе были. Потом, после Халхин-Гола, их всех и пересажали. За пособничество. А какое у нас пособничество, кому? Мы всегда на отшибе жили, наособицу, никто нам не пособлял, ну и мы никому, кроме как советской власти в войну... А после войны совсем захирела наша деревня. Но, видно, не оставлял нас учитель своим божественным попечением. Как-то раз — при Хрущеве уже — заехал к нам какой-то профессор в очках, увидел бонзайчиков — и заплясал даже. То-се, со стариками оставшимися покалякал и уехал. Потом вдруг комиссия из Москвы приезжает — мы сперва перепугались, думали, совсем со свету сжить хотят. Ан нет. Начали нас на смотры всякие таскать, записали в народные художники, бонзайчиков наших покупать стали. И наступило благоденствие, почти как при учителе.

Пекунин замолчал и некоторое время сидел, блаженно улыбаясь.

— А потом? — спросила княжна.

Председатель махнул рукой.

— А потом перестройка ухнула — и никому мы стали не нужны, как пережиток социализма. Я их, главное, спрашиваю — ну какой социализм, когда у нас еще до революции первые бонзаи росли? Их же предки нашего учителя тыщу лет до этого сажали, ну при чем тут Советы? Но меня никто и слушать не стал. А потом... Эх, да видели вы все!

— Я слышал, у вас птицеферма процветает? — попытался сменить тему Савицкий.

— Да какой там процветает! — снова махнул рукой председатель. — Так, вяло телепается. Не помираем, конечно, как соседи... Но сам посуди: мужики все спившись. А которые не спившись — тем тяжко приходится. Баб-то у нас много, совсем нас загоняли. Все спят и видят, что Сусуки-сан к нам вернулся. Придет, говорят, и всех нас полюбит, как раньше. Девок тоже много незамужних. Я все боюсь, как бы не взбунтовались. Покуда сдерживать удается: по две смены на ферме поработаешь — не до мужиков будет, но они с каждым годом только здоровеют! А мужики — еще пуще спиваются.

— А как же бонсайчики? — спросила Вера. — Они у вас такие красивые, мы в магазине видели! Вы еще сажаете их?

— Да, содим по привычке. Учитель же велел. Сказал: не посадите сотню — будут в тот год многие беды и лишения. Только кому теперь наши бонзайчики нужны? Это при советской власти мы ими прикрывались. Вот, мол, народный промысел такой, патриотическое воспитание, то-се, березки выращиваем. А теперь...

— А что теперь? Теперь только и торговать! В Москве такие штуки — от десяти тыщ и выше. А сорокалетних днем с огнем не достанешь! — проявил осведомленность Петр Алексеевич.

— Так ведь до нас-то доехать надо. А дорога — сами видели. Да и кто ж отечественный товар-то купит? В Москве ж разве своими руками бонзайчиков ростят? Все, поди, привозное.

— Так сами бы и возили. Понадобится один грузовик и два водителя. — Савицкий достал из кармана мобильный телефон и начал что-то высчитывать на калькуляторе. — Это получается...

— Да ничего не получается! — перебил его Пекунин. — Возили уже! Только все водители через тот извоз пропали, а некоторые и с машинами.

— Разбились? — ахнула княжна.

— Сбежали. А которые остались — те так пьют, что к рулю подпустить страшно. А чтобы к нам сюда кто-то свой транспорт прислал — нужно это...

Председатель достал из-под пресс-папье замусоленный клочок бумаги и прочитал:

— ...уникальное торговое предложение нужно. Это значит — ни у кого другого такого вы не купите ни за какие деньги, понятно? А что я им предложу? Каждому пятому покупателю — десяток крашеных яиц в подарок?

Пекунин снова махнул рукой и убрал шпаргалку обратно под пресс-папье.

— А бонсай, который Лев Сергеевич посадил, — сохранился? — спросил Петр Алексеевич.

— От я балда! — хлопнул себя по лбу председатель. — Надо ж было вас первым делом к нему вести. Пошли за мной!

В соседней с кабинетом комнатке было тесно: вчетвером еле поместились. Рядом с алтарем Сусуки стояли на специальных треногах самые почетные бонсаи.

— Я их всех в лицо знаю. Потому что хожу за ними, — Пекунин сдунул несуществующую пылинку с крошечного остролистого клена, а затем указал на крупную кривую березку. — Вот она, красавица! Сам Лев Сергеич посадил!

Гости переглянулись.

— Я ее куплю, — тут же сказал Савицкий. — Сколько?

— Не продается! — Председатель насупился и даже заслонил реликвию своим телом. — Сто лет этой березе. За ней уход особый нужен. Я знаю, какой, а вы — нет. Все, экскурсия окончена.

Герасим вытеснил гостей обратно в кабинет и захлопнул дверь.

Потомки князя Собакина приуныли, зато Паша ни с того ни с сего заметно оживился. Он вальяжно раскинулся на стуле прямо напротив председателя и задушевным голосом произнес:

— Даже правнуку своего небесного покровителя не продадите?