Эликсир жизни

Я спросил Наташу, почему ей нужен мужчина заметно старше? Она пояснила это шутливо: «Жених должен быть или молодой, или укомплектованный. Хорошо, если муж старый: уже не шляется и мудрыми советами обеспечит на всю жизнь». Я в тон ей заметил: «Молодой кот, старый кот – всё равно кот». «Нет, коты меня не прельщают. Нужен надежный человек, зрелый, состоявшийся как личность и готовый к созданию семьи, где царили бы любовь и верность», – серьезно пояснила она. Я не удержался, чтобы не поиронизировать: «Если женщина ищет верного, то найдет малохольного. Мужчины ценят в женщинах самое вещественное – красоту, а женщины в мужчинах – самое эфемерное: надежность. Жениться на красивой – всё равно, что добровольно залезть на пороховую бочку, к которой со всех сторон протянуты зажженные бикфордовы шнуры». Наташа продолжала быть серьезной: «Мужчина должен относиться к женщине так, чтобы чувствовать себя мужчиной. Кто любит, тот пьет из чистого родника, а кто развлекается, тот барахтается в грязной луже».

Я стоял, опершись о стенку Мак-Дональдса. Ко входу подошла шикарная высокая блондинка. Она

. Один взгляд – и Никишин был сражен наповал. Женская красота это оружие массового поражения. Я офонарел не только от ее красоты, но и от ее роста – «метр девяносто», «слава российского баскетбола». Есть женщины, у которых ноги это просто ноги, а есть женщины, у которых ножки это продолжение других достоинств. Тут были но-о-о-жки. Но зачем в анкете она написала: рост 176 см? На 1 см я бы подпрыгнул. А в ней было, как минимум, 186. Я почувствовал, что ничего у нас не выйдет: я могу смотреть на женщину восхищенно, но не могу снизу вверх.

Итак, я медленно отлип от стенки и обреченно подошел. «Очень приятно», – мягко сказала она. «И мне очень приятно», – сдержанно произнес я. Наташа оказалась на полголовы выше. Но она была прелесть. И тут дело не только в красивых чертах лица. Тут еще светилась добрая душа. Это проявлялось во всем. Смотрела тепло. Улыбалась открыто. Одета была с простым изяществом. «Зайдем?», – спросила она, указав на дверь Мак-Дональдса. «Там народу полно», – констатировал я. Она, похоже, обиделась: «Я только что с работы, очень хочу есть. Куплю сырок». Шагнула к палатке и стала в очередь. «Давайте я куплю», – предложил я. Она ответила независимо: «Я сама». Взяла сырок. Я купил себе такой же. Она быстро съела свой. Я предложил ей свой. Она мотнула головой, что нет. Я развернул обертку и демонстративно начал неторопливо жевать. Она бросила на меня быстрый взгляд и спросила: «Пройдемся?». Никакой обиды в голосе уже не было. «Пройдемся», – кивнул я.

Мы погуляли полчасика в районе Третьяковской. Разговор никак не клеился. Проклятые 10 см плюс каблуки! У меня было такое чувство, что я маленький мальчик, а рядом большая красивая мама; причем, как это ни печально, почти гожусь маме в отцы. Все умные и неумные слова, обычно роящиеся в моей голове, куда-то запропастились. А без слов разве можно наладить с женщиной контакт? Слова для женщин как наркотик. Вот почему болтуны и пустобрехи имеют у женщин наибольший успех. Как говорится, кто овладел словом, тот овладеет и женщиной.

Я долго тужился сказать что-нибудь путное. Наконец, чувствуя полный провал, выдавил из себя потрясающе глубокую мысль: «В хорошую погоду приятно прогуляться, а не сидеть в душном Мак-Дональдсе». И, чтобы довести высказанную чушь до логического конца, добавил: «А вкусный был сырок!». Если бы у животных была речь, они говорили бы о том, сколько чего съели и хороша ли погода; надо помнить об этом, когда собираешься заговорить. Уязвленный осознанием собственной дури, я снова замолк. Наташа посмотрела, приподняв брови, но ничего не сказала. Уверен, что она подумала: «Говорит он криво, зато молчит красиво».

А погода действительно радовала. В просветленно-необъятной синеве плыли сугробы облаков. Между ними, любопытствуя на прохожих, выглядывал солнечный диск, посылая свет и тепло в прохладу оживленных переулков. Лучи играли золотом на маковках церкви, обновленно ярких и потому словно игрушечных. Воздух шел теплыми и прохладными волнами, то согревая, то бодря. Пахло свежестью прошедшего дождя и яблочными пирогами. Вдруг начали бить колокола. Мы остановились. Звук был протяжно-переливчатый, всеохватывающий, мощный: «бум-бом-бам!» и заканчивался звонким «дин-дон-день!». В этой тревожно-успокоительной музыке, напоминающей о вечности мира и тщете бытия, слышалась острая печаль уходящего мгновения. Когда звонят колокола, невозможно не вспомнить о том, что есть такой бесценный дар – жизнь и что дар этот временный. Конечно, религия обман, но – святой обман.