Елисейские Поля

— Очень хорошо, что вы отращиваете волосы. Это понравится моей матери. Надеюсь, она ничего не будет иметь против нашей свадьбы. Вы такая воспитанная, скромная девочка, вы ей понравитесь. И все-таки хоть вы русская, но ваш отец был морским офицером, а дед генералом. Не так ли? Да, я надеюсь, моя мать ничего не будет иметь против.

Он наклонился и поцеловал ее в шею; щеки его покраснели, он громко задышал.

— Пересядьте, пожалуйста, на стул, Бетси. Вы меня слишком волнуете, дорогая.

Он закурил сигару. Лиза молча смотрела в камин на догорающие дрова.

— Это у нас должно быть в семье — сбегать и пропадать без вести. Кромуэль сбежал, потом я. Может быть, Кромуэль уже и нашелся. Ведь я не получаю писем. Как вы думаете, Бетси, нашелся он?

Лиза покачала головой:

— Может быть.

Может быть, он и вернулся. Она не знает. Она не думает об этом.

— Если Кромуэль нашелся, он будет шафером на нашей свадьбе.

— Конечно, — согласилась Лиза.

Говорить больше было не о чем. Лесли молча курил, протянув длинные ноги к огню.

Ветер тихо шуршал в саду. Ставни монотонно поскрипывали. Керосиновая лампа под зеленым колпаком освещала комнату бледным светом.

Дрова в камине почти догорели. Синеватое пламя пробегало по красным углям.

Лизе стало слишком жарко.

«Уже можно идти спать», — подумала она, глядя на дверь. Но двигаться было лень. Руки неподвижно лежали на коленях, и глаза, смотревшие на дверь, сонно суживались.

«Завтра будет дождь, — сонно подумала она, — барометр опять упал».

И вдруг дверь бесшумно и медленно отворилась и в комнату медленно и бесшумно вошел Кромуэль.

Он вошел и остановился.

Он был совсем такой, как в последний раз в Париже. На нем был тот же синий пиджак и те же желтые башмаки. Он держал в руке медный подсвечник.

Пламя длинной свечи колыхалось от сквозняка и бросало желтый отсвет на его розовые щеки.

Он, улыбаясь и склонив голову немного набок, смотрел на Лизу светлыми веселыми глазами. Губы его зашевелились, будто он хотел сказать что-то. Но он ничего не сказал.

Он только кивнул Лизе и, все так же улыбаясь, повернулся и, держа свечу перед собой, вышел в коридор.

Дверь за ним осталась открытой. Ветер ворвался в комнату.

— Как холодно! — Лесли вздрогнул и обернулся. — Опять эта проклятая дверь.

Он встал и раздраженно захлопнул дверь.

— Какие сквозняки! Того и гляди крышу снесет.

Он нагнулся к Лизе:

— Что вы так смотрите на дверь, Бетси? Отчего вы побледнели?

Лиза перевела глаза на него. Неужели он не видел Кромуэля?

— Что с вами, Бетси? Вы испугались сквозняка?

— Нет, — с трудом выговорила Лиза. — Нет, я не испугалась.

— Идите спать, дорогая. Вы уже спите.

Он зажег приготовленную на камине свечу, длинную белую свечу в медном подсвечнике, совсем такую, как только что держал Кромуэль.

— Идемте, Бетси, я провожу вас.

У ее комнаты он передал ей свечу, как всегда, поцеловал ей руку и, как всегда, сказал:

— Спите спокойно, Бетси. Заприте дверь на ключ и, даже если бы я постучал, не открывайте.

И она ответила то же, что каждый вечер:

— Спокойной ночи, Лесли. Ведь вы все равно не постучите.

Потом вошла к себе, провела рукой по глазам.

«Кром приходил. Значит, правда».

Уже нельзя было сомневаться, не понимать, не додумывать до конца. Все было ясно.

И уже не было перерыва во времени, этих двух бесконечных месяцев, новой английской жизни без воспоминаний.

Время вдруг сдвинулось. Прошлое слилось с настоящим. Это было вчера. Это было сегодня. Она слышала скрип щетки, моющей пол в ванной, видела тяжелые чемоданы.

Как она могла хоть на минуту забыть? Как она могла притворяться, что не помнит?

Она все еще держала свечу в руке, горячий воск капнул ей на пальцы.

«Надо сейчас же вернуться. Надо сейчас же вернуться в Париж».

Она поставила подсвечник на комод и прислушалась. Все было тихо в доме. Лесли, наверно, уже лег.

Она надела шляпу, пальто. В кармане пальто лежал кошелек, и в нем сто франков. Те сто франков, что Лесли дал ей в первый день, чтобы у нее всегда были при себе деньги. Так они и остались неразменянными. Ведь здесь тратить было не на что.

«Денег на дорогу хватит».

Она задула свечу, открыла окно, толкнула ставни и выпрыгнула в сад.

Окно было невысоко. Платье ее зацепилось за куст.

По небу плыла большая, круглая, зеленая луна. Лиза подняла голову, взглянула на нее.

«Как лампа в гостиной», — смутно подумала она.

Черные тени деревьев скользили по траве. Облака сгущались и таяли, набегая на луну.

Лиза подошла к пруду. Луна выплыла из-за темной тучи и встала над верхушками елей над самым прудом. Отражение луны упало в пруд, круглое, сияющее, дрожащее. И от этого вдруг стало еще светлее. Совсем светло. Совсем светло и тихо.

Лиза прошла под черной аркой ворот. Она знала, что ворота кирпичные, красные. Но сейчас они казались черными. В светлом, лунном, холодном воздухе будто исчезли все краски, кроме черной и белой. Все кругом было черное или белое.

Белые столбы с черными автомобильными знаками. Черные камни на краю белой, широкой, прямой дороги. И на холме около перекрестка черный высокий крест, памятник павшим на войне.

Все было так далеко, так ясно видно. Как днем. Яснее, чем днем.