Елизавета I

Она позволяла себе сквернословить, кричать, безудержно хвастать в присутствии совершенно ошеломленных таким стилем визитеров, удостоенных приглашения во дворец. «Проклятие!» — взрывалась она, когда какой-нибудь незадачливый член Совета либо чиновник говорил что-то, на ее взгляд, неприемлемое; она в буквальном смысле богохульствовала: «К Богу душу в рай, к чертям собачьим, клянусь всеми святыми» — и похоже, и других подталкивала к тому же, хотя, конечно, другим было бы опасно слишком всерьез увлекаться подобной манерой в разговоре с нею.

Из всех женских добродетелей скромность была при дворе королевы Елизаветы в наименьшем почете. Сама же она громко сморкалась и потрясала кулаками в присутствии самых важных персон, а если окончательно вывести ее из себя, то и солдат против них посылала. Подобно самодовольным дамам и господам, которых так презирал старый Эшем, Елизавета ни к чему не выказывала уважения и замечала только самое себя. «У нее есть привычка, — писал один дипломат, уже изрядно уставший от королевского красноречия, — делать длинные отступления и, попетляв вокруг да около, возвращаться к предмету, который ее действительно интересует». «Как правило, — вторил другой, — говорит она безостановочно».

Агрессивная, неистовая, неуступчивая, высокомерная и неизменно величественная — такой была хозяйка Хэмптон-Корта. Ее громкий, властный голос грозно отдавался эхом в длинных галереях огромного дворца, и звук его бросал в дрожь всех, кто служил ей, — от мала до велика, — как бы между собой они ни проклинали эту своенравную женщину и какие бы козни против нее ни строили.

Часть 4 Какая странная женщина

Глава 21

Страх потаенных врагов раны мои бередит,

И Осторожность, увы, радости злой господин,

Бдить ежечасно велит.

Ибо лишь Ложь и Обман властвуют ныне в стране, —

Было б не так, коли Разум один

Стал бы споспешником мне.

14 ноября 1569 года триста вооруженных всадников въехали на территорию Дарэмского собора и, ворвавшись в алтарь, — опрокинули и разнесли в щепы престол. Тут же был разведен огромный костер, и в огонь полетели протестантские молитвенники и Библия на английском языке. Под взглядами стекающейся толпы всадники один за другим предавали огню или поруганию и все другие символы англиканского вероисповедания, пока наконец огромный собор времен норманнского нашествия не превратился в то, чем был раньше, — в католический храм.

Быстро соорудили импровизированный алтарь, и в присутствии вооруженных аркебузами и кинжалами солдат началась торжественная месса. Народ все прибывал и прибывал, заполнились все нефы, и, опустившись на колени, прихожане молились об отпущении им грехов протестантской ереси, в которую они впали против собственной воли.

Это был поистине драматический момент. Многие рыдали, вознося Богу благодарность за возвращение веры, которую они никогда тайно не переставали исповедовать. Но к ликованию примешивалась и тревога, ибо происходящее, как бы ни было оно любезно Богу, являлось изменой королеве Англии.

Брожение на католическом севере страны продолжалось уже много месяцев. Здесь скрывалась от своих взбунтовавшихся подданных Мария Стюарт, все еще считавшаяся наследницей Елизаветы, и уже само ее присутствие вдохновляло недовольную массу католиков, особенно если иметь в виду, что циркулировали упорные слухи о предполагаемом браке Марии с Норфолком, одним из первых пэров Англии. Эти слухи и разные иные предсказания питали дух религиозного протеста. Поговаривали, что в королевском Совете произошел раскол, что сама Елизавета стремительно утрачивает власть. Само расположение звезд указывало на политические распри. Повсюду звучали пророчества в том роде, что «наступающий год принесет много бед и страданий, грядут большие перемены». Самые отважные составляли гороскоп королевы, и по нему выходило, что впереди — лишь опасная неопределенность.

И в самом деле, надвигающиеся угрозы становились все более очевидными. Летом прошли традиционные военные парады, в ходе которых шестьдесят тысяч человек дали клятву верности своим сюзеренам, графам Вестморленду и Нортумберленду. Это тоже случилось на феодальном севере, где узы, связывающие сюзерена, с одной стороны, и вассала, а также арендатора — с другой, не подверглись такой коррозии, как на юге, где на первом месте стояла верность монарху. Потому итогом этих парадов стало, можно сказать, формирование отдельной армии.