Елизавета I

Устанет ли жарко молиться народ?

Пусть небо вовек сохранит и спасет

Ту Деву, что волей своею

Нам славу былую и гордость вернет, —

И мир преклонится пред нею.

Мария умерла на рассвете, а уже в полдень Елизавета была провозглашена королевой в зале заседаний парламента в Вестминстере и одновременно в муниципалитете, вокруг здания которого уже давно вовсю выражали свои восторженные чувства жители Лондона. Это был их день, их долгожданный день избавления от бесконечной кровавой ночи, опустившейся над Англией в годы царствования Марии. На протяжении всей затянувшейся болезни прежней королевы эти чувства копились в груди и вот наконец прорвались наружу.

В Лондоне, перекликаясь друг с другом, торжественно гудели все колокола, по узким улочкам бесконечным потоком текли людские толпы, издавая приветственные возгласы в адрес королевы Елизаветы. Лавки и рынки закрылись, никто не работал. К закату Лондон превратился в гигантский трактир на открытом воздухе, освещенный горящими на каждом углу кострами. Вино и мясные закуски раздавали без счета и без денег. До самой ночи, пока не свалились от усталости и от обилия выпитого, вместе плясали и распевали песни купцы и знать, рабочие и бродяги в рубище.

Несколько дней спустя, заслышав, что Елизавета направляется в Лондон, толпа двинулась ей навстречу, растянувшись на много миль, выкрикивая приветствия, размахивая руками и вообще «изъявляя такой восторг, радость и надежду, что это далеко превзошло любые ее ожидания». Празднество только начиналось; впереди еще был официальный въезд новой государыни в город, когда палили пушки и звучали трубы, а примерно семь недель спустя состоялась красочная церемония коронации.

Протестанты, сумевшие ускользнуть от преследований и осевшие в Страсбурге и Женеве, славили Бога, который в своем неизбывном милосердии прибрал к себе Марию и сберег для царствования ее преемницу. «Мы, те, кто давно оторван от Англии, — писал тесть Уильяма Сесила Энтони Кук, — преисполнены теперь надежды лицезреть в недалеком будущем Ее Величество и родную страну». «Если иудеи счастливы своей Деборой, насколько же мы, англичане, счастливее своей Елизаветой!» — восклицала Екатерина Берти, герцогиня Суффолк, все это время искавшая убежища то в Польше, то в Германии, в то время как ее братья и сестры по вере — протестанты горели на кострах в Англии. На всем протяжении царствования Марии Елизавета оставалась надеждой и опорой протестантов; ничего, кроме самого общего представления о ее личных конфессиональных пристрастиях, у них не было, но все пребывали в убеждении, что по своему воспитанию и наследственному вероисповеданию Елизавета должна принадлежать протестантскому лагерю. И теперь, обретя власть, она наверняка осуществит их ожидания!

Но произошло это не сразу. Елизавета, а вместе с ней и ее приближенные, по-прежнему ходила на дневную мессу; она повелела, чтобы «никто не осмеливался оскорблять святые места и служителей веры, никто не покушался на существующие формы богослужения». Все выглядело так, что воля умирающей Марии — а она требовала, чтобы ее сестра защищала католическое вероисповедание в Англии, — выполняется честно и трепетно. И действительно, подданные вопреки тому, чего можно было ожидать, никоим образом не выплескивали свои сокровенные чувства на церковь и церковников. Пока достаточно было и того, что иссяк дух гонений и погасли костры, а уж потом, со временем, королева непременно восстановит храм, возведенный королем Генрихом и королем Эдуардом.

Ну а сейчас она была занята более неотложными делами. Формально принятый при Генрихе VIII парламентский акт, отлучающий Елизавету от трона, так и не был отменен, хотя по последующему королевскому указу права ее как наследницы были восстановлены. Дабы раз и навсегда решить эту дилемму, Елизавете следовало немедленно обратиться к помощи законников. Требовалось заняться и другим — по всему Лондону и его окрестностям распространилась настоящая эпидемия правонарушений. Разного рода воришки-карманники и убийцы, шныряющие по городским улицам и переулкам и даже в непосредственной близости от Вестминстерского аббатства, совсем распоясались в предвидении всеобщей амнистии, ожидавшейся ко дню коронации. Чтобы положить этому конец, Елизавета издала официальный декрет, согласно которому амнистия не распространялась на тех, кто совершил преступления уже после провозглашения ее королевой.