Елизавета Петровна

Таким образом, для Елизаветы складывалась на редкость благоприятная ситуация: шведам можно предложить в обмен на Финляндию избрать в кронпринцы русского ставленника (кого-нибудь из голштинской фамилии). С учетом декоративности королевского поста в Швеции с радостью одобрят подобную рокировку. В России к ней тоже отнесутся хорошо по причине известного и широко распространенного заблуждения: в Швеции займет трон «наш» король! Заартачатся лишь министры, ведавшие об истинном государственном устройстве неприятельской державы. Дочери Петра придется изрядно поработать, чтобы они уразумели выгодность для отечества безвозмездной передачи врагу спорного края. И тут важно не опоздать с оповещением шведского двора о готовности России пожертвовать хотя бы частью княжества. Ведь в Стокгольме могут утвердить в правах иного претендента, мгновенно похоронив надежды на почетный мир. Зато первый же сигнал из Петербурга об уступчивости русского двора в финском вопросе наглухо заблокирует процесс избрания наследника на сколь угодно длительный период, после чего русско-шведский диалог, приобретя спокойный характер, завершится, пусть не сразу, подписанием мирного трактата на базе довоенного статус-кво.

Уже 6 сентября 1742 года британский посол Сирил Уич докладывал в Лондон о наличии у русских вышеописанного проекта. Елизавета собиралась пригласить Англию на роль официального посредника, которому предстояло прозондировать реакцию Швеции на идею возврата Финляндии в обмен на избрание кронпринцем кандидата от России. 26 сентября А. М. Черкасский на очередной встрече с британским дипломатом сделал ему осторожное предложение. Уич нисколько не возражал, поэтому вскоре курьер повез высочайший рескрипт в Лондон. 24 ноября С. К. Нарышкин, с декабря 1741 года русский посланник в Англии, формально попросил у главы британского кабинета Джона Картерета помощи на переговорах со шведами, и вскоре тот оперативно проинструктировал своего посланника в Стокгольме Мельхиора Гвидекинса.

Второе и более важное поручение императрица доверила голштинскому посланнику при русском дворе Фридриху Бухвальду. Он отправлялся в Швецию якобы затем, чтобы в сотрудничестве с Гвидекинсом и посланником Гольштейн-Готторпа в Стокгольме Пехлином агитировать шведов за русско-голштинского кандидата в кронпринцы — администратора герцогства, любекского епископа Адольфа Фридриха. В действительности же от дипломата требовалось в кульминационный момент «проболтаться» об истинном намерении русской императрицы в отношении Финляндии, внести этим раскол в ряды депутатов риксдага и, отсрочив или сорвав избрание неугодного Петербургу претендента, выиграть время для убеждения приближенных царицы в предпочтительности безвозмездного возвращения княжества шведам^{39}.

Бухвальд выехал из Москвы 2 ноября 1742 года, ехал кружным путем через Киль и до Стокгольма добрался 7 февраля 1743-го. Пока голштинец колесил по дорогам Германии, произошли события, наглядно продемонстрировавшие, насколько тяжело будет Елизавете преодолеть упрямство своего окружения. 26 октября шведский риксдаг избрал кронпринцем ее племянника Карла Петера Ульриха в надежде на ответный русский шаг — уступку Финляндии. В канун Рождества три шведских делегата — Николай Бонде, Карл Отто Гамильтон и Карл Фридрих Шеффер — прибыли в Петербург с сенсационной вестью и полномочиями для подписания мира. Однако они напрасно рассчитывали на теплый прием. Вечером 28 декабря в доме адмирала Н. Ф. Головина на Миллионной улице им в присутствии фельдмаршала В. В. Долгорукова, обер-шталмейстера А. Б. Куракина, генерала А. И. Румянцева, вице-канцлера А. П. Бестужева-Рюмина и советника К. фон Бреверна был зачитан ультиматум: императрица заключит мир, если Финляндия отойдет к России и шведы заплатят контрибуцию или объявят преемником короля епископа Любекского. Разумеется, оскорбленные делегаты поспешили покинуть российскую столицу.