Эллиниум: Пробуждение

Наконец, последней инспеции подверглась маленькая гордость Пескаря – простая кожаная петля в локоть длиной. В праще юноша был уверен как ни в чём другом, потому что тренировался с ней каждый день и вообще никогда не выходил без неё из дома. Оставалось убедиться, что в кожаном мешочке лежат, как и положено, пяток тяжёлых свинцовых ядер – сплюснутые с боков и вытянутые, в форме персиковой косточки, они были куда более опасны, чем обычные камни. Пескарь легко мог попасть таким в неподвижную птицу с тридцати шагов, а в шакала – с сорока, а то и с пятидесяти (в человека стрелять ему пока не доводилось). Если цель была дальше, приходилось полагаться уже не только на умение, но и на удачу.

– Уходишь на войну? – Пескарь чуть не вздрогнул от неожиданности, когда мягкий, нежный голос оторвал его от размышлений об оружии и тактике боя.

– Сана, привет! – улыбнулся Пескарь, и девушка кокетливо улыбнулась в ответ. Она была стройная, как серна (что, впрочем, можно было сказать почти обо всех девушках Города-в-Долине), с длинными черными волосами мягче любой заморской ткани, и с жгучими черными глазами, выражение которых так легко менялось с любящего на грозное.

Сана была младшей дочерью старейшины Рубача, и родители вполне благосклонно относились к тому, что между молодыми людьми возникла любовная связь.

– Ты что, даже не пришел бы попрощаться? Уткнулся в свои оружия и обо всем на свете забыл!

– Нет, конечно! – возмутился Пескарь. – Конечно, пришел бы!

– «Конечно, конечно», заладил, – прищурилась Сана и вдруг запустила в юношу зажатым в кулаке земляным орехом. Орех стукнул будущего воина в плечо.

– Ах, ты так?! – притворно возмутился Пескарь, рванулся и хотел было подхватить девушку на руки, но та уже скрылась в глубине двора царского дома. Пескарь побежал следом.

Они пронеслись по городу, как вихрь, мимо женщин, полоскавших белье в ручье, мимо воинов, пивших вино под навесом, мимо мальчишек вёсен семи-восьми, которые кидались друг в друга камнями на гусином выпасе. Пескарь успел отметить их неловкие движения глазом мастера – более меткой руки, чем у него, в городе ни у кого не было.

Поймать Сану, если бы она сама того не хотела, было бы крайне непростым предприятием. На сей раз она решила сдаться, только забежав за дальний отрог Холма – туда, куда даже Кропарь почти никогда не гонял коз.

Пескарь ухватил девушку за руку, притянул к себе и уткнул лицо в ее шею и волосы. Одна его рука обхватила ее тонкую талию, а другая уже освобождала от туники ее груди с крупными напряженными алыми сосками. Пескарь бросил на них взгляд, и все его тело напряглось от возбуждения. Сана почувствовала это и застонала.

– Скажи, что вернешься, – потребовала девушка, Пескарь принялся покрывать поцелуями ее бархатную кожу.

– Вернусь, не бойся, меня ни за что не убьют, – хрипло прошептал юноша.

– Я знаю, что не убьют, дурак! – разъярилась Сана, немедленно выскользнув из его рук. – Обещай, что не влюбишься в царицу Кадма и не забудешь меня.

Пескарь опешил.

– Царицу? Зачем мне царица?

– Уж я знаю зачем! – полуобнаженная девушка под ярким солнцем выглядела как самая прекрасная фурия на свете. – Можешь брать в плен сколько хочешь раадосок, но чтобы не смел смотреть на свободных женщин Кадма! Ты мой, понял?!

– Как скажешь, моя царица, – склонил голову Пескарь, и после этого Сана вновь оказалась в его руках.

5

Утро следующего дня выдалось облачным. С гор дул знобящий ветер.

Весь город собрался, чтобы проводить воинов, идущих на войну. Царь Тверд вышел вперед и изо всех своих могучих сил метнул вдоль дороги дротик. Метательное копьё воткнулось в землю и встало как влитое, предвещая удачный поход.

Сразу после этого пятьдесят воинов Города-в-Долине зашагали вперед, маршируя в ногу под боевой клич: «Хайи! Кровавые копья! Хайи! Щиты из дуба!..»

Впереди колонны шли старейшины: Рубач, Силач и Копьё, – и четверо посланников Кадма. За ними, выстроивишь по трое, шли воины города, каждый с копьём в руке и со щитом на левом плече. Замыкали колонну юноши, отправлявшиеся на свою первую войну.

Мужчины, провожавшие своих сограждан, напутствовали их пожеланиями победы и богатой добычи. На глазах многих женщин были слезы. Мать Пескаря тоже плакала, а Саны он нигде так и не увидел.

– Подойди, сын, – неожиданно позвал Пескаря царь. Тот остановился, недоумевая – колонна споро двигалась вперед, и он рисковал отстать. Но в конце концов послушался и подошел к Тверду. – Не бойся, нагонишь, – ухмыльнулся отец и протянул ему тяжелый на вид сверток. – Держи!

Пескарь принял подарок, откинул полотняный полог и задохнулся от восхищения. На кожаном поясе в деревянных ножнах, украшенных жемчугом и драгоценными камнями, лежал отцовский бронзовый меч. Прямой обоюдоострый клинок длиной в полтора локтя, более широкий ближе к острию и сужающийся у рукояти – словно очень сильно вытянутый буковый листок, с удобной, обмотанной кожей бронзовой рукоятью – наверное, главное сокровище царя.

– Бери и не говори ни слова, – поддержал сына Тверд.