Ельцин

Возраст, изношенность организма, жирная пища, столь популярная в России, и острое напряжение от управления страной в десятилетие великих потрясений превращали Ельцина в идеального кандидата для сердечного заболевания. Привычка злоупотреблять алкоголем увеличивала опасность. Хотя после Берлина Ельцин сократил потребление спиртного, трезвенником он не стал. Как рассказывает Коржаков, в день первого сердечного приступа Ельцин отметил назначение Михаила Барсукова директором ФСБ, произведенное в ходе послебуденновских чисток; по этому поводу Ельцин и Барсуков выпили на двоих два литра сладкого ликера «Куантро»[1170]

. Бывший министр здравоохранения СССР, руководитель лучшей кардиологической клиники России Евгений Чазов, консультировавший Ельцина, сказал, что своенравность пациента неизбежно приведет к новым кризисам: «Он решил показать, что все слухи о состоянии его здоровья безосновательны, и начал вести свой прежний образ жизни. Он поехал в Сочи, играл в злополучный теннис, выпивал. Конечно, все закончилось печально». Октябрьский инфаркт произошел сразу же после возвращения из поездки в США. Только после этого, по словам Чазова, Ельцин стал вести себя более осторожно, хотя и отказался от диагностической коронографии, на которой настаивали кремлевские доктора. В декабре все произошло точно так же, как и в первых двух случаях[1171]

. В 1996 году, когда ему предстояло отстаивать свое кресло в борьбе с коммунистами, Ельцин относился к себе уже более бережно[1172]

.

Как бы ни хотелось Ельцину удержать все это в секрете, он, очень похожий на толкающего тяжелый жернов Самсона-борца из поэмы Джона Мильтона, оказывался со своими мучениями и слабостями на всеобщем обозрении. Так случалось потому, что в 1990-х годах российские СМИ были более свободными и живыми, чем в любой другой период истории страны. В июне 1990 года цензура была запрещена новым законом СССР о печати. Двое из трех авторов законопроекта, Юрий Батурин и Михаил Федотов, при Ельцине заняли высокие посты. Российская конституция 1993 года подтвердила запрет цензуры, и во время обсуждения проекта Ельцин согласился усилить соответствующую статью[1173]

.

Откровенность, с которой журналисты писали об оплошностях и грешках первого лица государства, была беспрецедентной для России. Ельцин не любил критики в свой адрес или в адрес своей политики, и у него было множество возможностей покончить с этим. Его отказ воспользоваться ими говорит о принципиальности, характере и реализме этого человека. Он понимал, что после коммунизма страна должна стать более современной, а для этого необходима пытливая и самостоятельная пресса. «Критика нужна, — утверждал он в 1992 году. — Если мы не будем критиковать сейчас, мы скатимся опять в то болото, в котором находились многие десятилетия». Подавление критики было бы признанием в трусости: «Если лидер, руководитель, Президент начинает давить на прессу, это значит, он слаб. Сильный руководитель не будет давить на прессу, даже если она его критикует»[1174].

Несколько раз ему пришлось выслушать напоминание о собственных словах. В 1994 году Ельцин попросил пресс-секретаря Костикова поговорить с его другом, редактором «Известий» Игорем Голембиовским, который печатал особенно испепеляющие статьи. Костиков ответил, что проблему можно решить, если Ельцин наделит его «полномочиями [Михаила] Суслова», непреклонного идеолога брежневского Политбюро. Ельцин оставил все как есть и стал строить свою стратегию относительно прессы, чаще прибегая к прянику, чем к кнуту[1175]. Во время его первого срока ельцинские пресс-секретари, все выходцы из числа профессиональных журналистов, помогали президенту задобрить политических репортеров и комментаторов; Горбачев в свое время общался только с главными редакторами. Ельцин мог назвать имена всех ведущих новостных программ национального телевидения (хотя смотрел только нарезку вечерних новостей, которую готовили ему помощники), основных корреспондентов нескольких российских каналов и доброй половины журналистов, составлявших «кремлевский пул», созданный Костиковым в 1994 году. Хотя официальные пресс-конференции были редкостью, Ельцин каждую неделю устраивал брифинг для репортеров и спокойно общался с ними на протокольных мероприятиях, например на аккредитациях послов.