Ельцин

Бородин, которого все называли просто Пал Палычем, был бонвиваном и имел репутацию лучшего шутника и балагура, способного соперничать с профессиональными комиками. На президентских обедах и ужинах он исполнял роль тамады и был единственным чиновником, кому позволялось рассказывать анекдоты на этих мероприятиях. Работа «министерства привилегий», как прозвали управление журналисты, была делом нешуточным. Во имя Ельцина и демократии Управделами снабжало новую элиту в масштабах, несопоставимых с советскими временами. Почва оказалась плодородной: в России начали открыто продавать жилье и другие товары и услуги, а государственные чиновники не имели возможности приобретать все это на свое жалованье, и любое изменение официального статуса по-прежнему требовало массы согласований и разрешений. Выдаваемые «пряники» могли быть и отобраны. Когда летом 1995-го и весной 1996 года Ельцину понадобилось добиться от Госдумы желаемых результатов, он дал понять депутатам, что если Дума будет распущена, то они потеряют свои кабинеты, помощников, право отправлять франкированные письма и комфортабельные квартиры в Москве.

Все это отнюдь не говорит о том, что Ельцин на посту президента был всего лишь переродившимся партийным секретарем. До 1980-х годов региональные руководители КПСС, хотя и могли почти безраздельно властвовать в своих вотчинах, должны были отчитываться перед Генеральным секретарем, а этого поста в партии Ельцин никогда не занимал. Став президентом, он не подчинялся никому, а своим собственным постом был обязан избирателям. Его отказ вдаваться в детали был чертой характера, не сводившейся к опыту, приобретенному во времена партийной карьеры. Некоторые его административные рычаги, ассоциирующиеся с советской партократией (например, кадровая политика и распределение благ), использовались и в другие времена, например в период расцвета так называемых «политических машин» в крупных американских городах. Формула советской политики была сплавом «машинных» технологий, полицейского государства, плановой экономики и коммунистической идеологии, и нельзя не заметить, что после 1991 года все эти элементы исчезли. Ельцин не хотел или не мог преследовать диссидентов, цензурировать прессу или набрать 99,99 % голосов на выборах с единственным кандидатом; у него не было жесткой идеологии и монолитного аппарата агитпропа. В сфере привилегий он держался в стороне от решений Павла Бородина[1215]

. Его свободу действий ограничивали законодательные органы и жаждущие разоблачений журналисты — при советской власти ни того ни другого не существовало. Лишь когда предмет вожделения был в большом дефиците, а очередь слишком велика (лучший пример — государственные дачи), Бородин и Управделами в самом деле получали возможность вознаградить любимчика[1216]

. Оставив государственную службу в 1990-х годах, большинство чиновников уровня министров, советников президента или губернаторов оказывались предоставленными самим себе и могли не ожидать ни помощи, ни козней со стороны Кремля.

Для причудливой и сложной роли Ельцина в управлении государством значимы все три парадигмы: историческая, монархическая и партийная. Но ближе всего его самовосприятию была именно первая, несущая в себе сознание высокой миссии. Насколько эффективен был ельцинский рецепт управления на практике? Будучи оппозиционером, он предлагал себя народу в качестве наилучшей альтернативы Горбачеву, методы правления которого безнадежно устарели. Придя к власти, он сумел провести такой вариант конституции, который наделял его ранее недоступными полномочиями. Оптимист предсказал бы, что роль государства в новой России будет более активной и последовательной, чем раньше, и некоторое время так оно и было, но не всегда. Роль Ельцина как лидера была ограничена неорганизованностью среды, в которой ему приходилось действовать, и институциональными противовесами. Кроме того, влияние на него оказывала его собственная

концепция политики переходного периода.

Результаты можно было видеть в главной подведомственной ему области, то есть в органах исполнительной власти в Москве. Ельцин, как никто, красноречиво заявлял о недостатках государственного управления, возникших после падения коммунизма. Свое первое президентское послание Федеральному собранию в 1994 году он назвал «Об укреплении российского государства». В начале его Ельцин говорил о «разрыве между конституционными принципами и реальной практикой» управления. Россия отвергла автократию, но не нашла ей работоспособной альтернативы, и это подтачивало ход реформ.