Ельцин как наваждение

Я не ставил перед собой целью раскрыть перед читателем суть «эпохи Ельцина». На эту тему уже написано многое и многими. Мне же хотелось создать нечто вроде словесных картинок прошлого, рассматривая которые каждый сможет сам для себя решать, что на них изображено, – хорошее или дурное. Казалось, идея неплоха, но перечитал написанное и понял – не получилось! Как ни старался исключить из изложения собственное «я», а оно вылезло едва ли не в каждом сюжете: «Я сказал… я подумал… мне показалось…» Видимо, поставил перед собой нереальную задачу. Едва ли такое вообще возможно – рассказывать о том, чему сам был свидетелем, отрешившись от своего взгляда на людей и события того времени, а заодно и от собственных переживаний, ощущений, радостей, горестей и обид.

А еще хотел исключить какие-либо оценки характеров главных героев той политической эпохи. Увы, и этого не вышло – не удержался, и в некоторых сюжетах дал волю чувствам. Более того, дочитавшие написанное до этого послесловия наверняка догадались, кому я симпатизировал, а кто вызывал у меня неприязнь, а порой и отвращение. И это плохо, потому как не соответствует мною же заявленным в предисловии принципам.

Мой давний и очень добрый приятель, не имеющий решительно никакого отношения к писательству и к какой бы то ни было политике, первым прочитал законченную рукопись.

– Ну, что скажешь? – приятель замялся с ответом. – Говори, как есть, не обижусь.

Он усмехнулся:

– Ну, ты, брат, оказывается, еще тот храбрец!

– Не понял?!

– Что ж ты при живом-то Борисе Николаевиче отмалчивался? Боялся, что опровергнет и даст отпор? – приятель задумался, видимо, мысленно подбирая слова, какие меня не слишком обидят. – Невелика отвага – гнобить покойного. Написал бы ты эту книжку в году эдак 93-м или, на худой конец, 96-м, о тебе говорили бы как о принципиальном и порядочном человеке. А так…

Признаться, меня меньше всего волнует, что подумают и будут говорить лично обо мне. Не для того писал эту книгу. Но если б она увидела свет в году эдак 93-м или 96-м, то с большой долей вероятности стала бы оружием в чьей-то борьбе за власть, к которой не хотел и не хочу иметь никакого отношения. Может, не самым грозным, но оружием. А сейчас она ни для кого не расчищает дорогу в большую политику и никого из нее не изгоняет. Это просто описание времени. Точное или неточное – не мне судить. Я вспомнил лишь то, что вспомнилось. И не моя вина, что кое-что из написанного не отвечает изысканным эстетическим представлениям о государственных деятелях и политической жизни того времени. Был бы дождь, описал бы шум дождя, но, увы, стояла изнуряющая жара.

Покинув Кремль, я принялся писать статьи (лучше сказать – заметки), критикующие президента Ельцина и его политический курс, и написал их великое множество. Оппозиционно настроенные к Кремлю политики и близкие к ним люди не раз уговаривали пересилить себя и рассказать все, «как оно было». Рука так и не поднялась. И не из страха перед Кремлем, хотя он, признаться, присутствовал. И за себя, и, тем более, за близких. На своем опыте знал, что за кремлевской стеной на «акции возмездия» смотрят как на нечто само собой разумеющееся. И все же причина не в нем, не в страхе – не хотел, чтобы мои откровения были манифестом тех, кто, по моему разумению, стал бы для России еще большей бедой. Как сказал мне однажды Андрей Дмитриевич Сахаров, гуманист с эклектичными взглядами на государственное устройство (сразу оговорюсь – сказал не в связи с Ельциным, а по поводу иного политического персонажа): нельзя бороться с одним негодяем во власти, прокладывая в нее дорогу другому, еще большему негодяю.

Не сомневаюсь, далеко не всем эта книга придется по вкусу. По разным причинам, но, в первую голову, потому что ее главного героя, Бориса Николаевича Ельцина, уже нет в живых. В нашем национальном фольклоре бытует заклинание: «О мертвых или хорошо, или ничего». Едва ли найдется такой россиянин, что не произнес его хоть единожды. Многими оно вообще воспринимается как религиозная догма, осуждающая любое не елейное воспоминание об ушедшем как кощунство и святотатство. Между тем у этого изречения есть автор – древнегреческий философ Хилон, за несколько веков до нашей эры написавший: «О мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». Заметьте – кроме правды! Отчего у нас стал бытовать усеченный вариант – или хорошо, или никак – понять трудно.