Эмансипированные женщины

«Я была у вас три раза, но мне говорили, что вас нет дома, и я догадалась, что вы не хотите принять меня. Я вас понимаю и примирилась с мыслью, что не могу ждать милосердия, потому что не стою его.

Простите за назойливость, но вы были так добры к нам в Иксинове, и я видела слезы на ваших глазах, когда вы вошли к нам в комнату на постоялом дворе. Помните, сударыня? Я тогда плакала, но боже правый, это ведь были наши лучшие времена. Нищета не несчастье и даже не болезнь; человек только тогда подлинно несчастен, когда остается один на один со своими страхами и муками, когда не может больше верить чужим клятвам и даже слезам.

Простите меня за это бессвязное письмо, но я так страдаю, мне так необходимо хотя бы мысленно с кем-нибудь поговорить, что я бы чувствовала себя почти счастливой, будь у меня собственный камень, который можно было бы целовать и обливать слезами. Знаю, никто уже меня не спасет, но пишу, как утопающий, который взывает о помощи, хотя никто его не слышит.

Быть может, это мои последние слова на этом свете. Я обращаюсь с ними к вам, потому что вы были моей последней надеждой. Несколько дней я говорила себе: она спасет меня или хоть ободрит, ведь у нее ангельское сердце. Но я убедилась, что это невозможно: есть поступки, которым нет прощенья.

Прощайте, и заклинаю вас — не ищите меня. Я понимаю, что помощь мне теперь не нужна, ибо нет такой силы, которая могла бы предотвратить то, чего я страшусь. Если можете, вспомните иногда обо мне, а впрочем, лучше не вспоминайте: одна мысль о том, что есть еще добрые сердца, привела бы меня в отчаяние. И все же хоть помолитесь за меня. Боже, боже, я так одинока, так покинута, что если бы даже кто-то помолился за меня, мне было бы хорошо, как на самом лучшем концерте.

Помните ли вы наш концерт в Иксинове? Ах, если земля не расступится под моими ногами, то нет уже милосердия на свете.

Еще раз умоляю: не ищите меня, вы принесете мне больше горя, чем добра. Сегодня у меня одно желание, чтобы никто не говорил обо мне, не слышал и не видел меня. В конце концов я, может, не так уж и несчастна, просто очень расстроена, а это пройдет. У нас, артисток, нервы в самом деле раздражены.

Стелла».

Мадзя вся в слезах бросилась к Аде, показала ей письмо и в немногих словах рассказала историю своего знакомства с певицей. Панна Сольская отнеслась к этому спокойно.

— Прежде всего не догадываешься ли ты, что ей может грозить? — спросила она. — Самоубийство? Пожалуй, нет. Не бросил ли ее друг декламатор? А может, она…

Обе девушки покраснели.

— Всякие мысли приходят мне в голову, — ответила Мадзя. — Может, она боится попасть в тюрьму?

Ада нахмурилась.

— Стефан нашел бы ее через полицию, — сказала она. — Однако если она боится попасть в тюрьму, мы оказали бы ей плохую услугу. Во всяком случае… Ты не знаешь, как ее зовут? Пусть Юзеф хоть съездит в адресный стол.