Эмбрионы

Мы хотим задержаться, поэтому идём по тротуару вдоль парка. В нужном месте резко раздвигаем кусты – и нас проглатывают заросли.

Тропинку я обнаружил несколько лет назад, обходя в очередной раз ближайшие к моему дому районы. Она ведёт в дикий уголок парка, настолько густой, что там никто не ходит. На поляне посреди чащи можно посидеть, и тебя не потревожат. Можно разжечь костёр, чтобы запечь картошку в углях или поджарить сосиски. Под деревьями всегда есть куча сухих веток.

Пройдя метров триста, мы упираемся в ручей. Нужно снять обувь и носки, закатать края штанов и пройти по воде.

– Я тут подумал, – говорю Серёге, сидя на большом камне и засовывая носки в карман. – Мне надо самому сходить в кафе. Сяду за столик, закажу кофе и буду ждать, пока не увижу ту девушку. Мне не обязательно с ней разговаривать. Выберу время, когда будет поменьше посетителей.

– Ага, – рассеянно отвечает Серёга, пытаясь в сумерках разглядеть нестриженые ногти на ногах. – Вот что я тебе скажу. – Он начинает размахивать длинными носками, как нунчаками. – Однажды тебя застукают и сообщат в полицию. – Он противно гнусавит, видимо, изображая старушенцию: – Тут озабоченный парень подглядывает в окна за девушками.

– Я серьёзно. – Мы берём обувь в руки и заходим в ледяной ручей. Здесь неглубоко, чуть выше щиколоток. Но ноги тонут в густом иле, и всегда есть риск распороть ступню затонувшей веткой или битым стеклом. Люди получают особенное удовольствие, когда бросают пивные бутылки в воду. – Короче. Мне кажется, я готов.

Перейдя вброд, мы вытираем ноги большими лопухами и снова обуваемся. Серёга опускает закатанные штанины и говорит:

– Когда соберёшься, не забудь меня позвать. Хочу посмотреть на это представление.

– Ладно, – говорю я, затягивая шнурки. – Вот увидишь, у меня получится.

Серёга хмыкает и двигает вперёд по едва различимой тропинке. Пока не стемнело, нужно добраться до поляны.

Глава седьмая

Найти абсолютную темноту сложно. Такую, про которую говорят хоть глаз выколи. Как если укрыться с головой одеялом.

Даже ночью всегда есть немного света. Сейчас над нами зависла огромная луна. Своим тусклым сиянием она очерчивает контуры деревьев вокруг нас. В любом случае даже самая тёмная ночь меня не пугает. Внутри меня давно поселился сгусток тьмы.

В парке много звуков. Если затаить дыхание и прислушаться, слиться с зарослями, то можно услышать, как кипит ночная жизнь. Вдалеке журчит ручей. Ветер качает деревья. Шум листьев напоминает звук набегающих волн. В кустах копошатся мелкие зверушки. Мы лежим, расстелив ветровки на траве, и смотрим вверх.

– Прямо как в лесу, – говорит Серёга.

Мне нечего ему ответить. Как выглядит настоящий лес, я помню плохо. Когда-то мы с отцом ходили по грибы. Пробирались через чащу, потом садились на ствол поваленного дерева и пили из армейской фляги воду, которую набрали в роднике. Всё это было в другой жизни, которая похоронена под толстым слоем памяти. Приходится поворошить пласты, чтобы вытащить наружу давно забытые ощущения.

– Там пахнет по-другому, – наконец говорю я.

– Запах как запах, – говорит Серёга и сгребает рукой опавшие листья, поднимает их и разжимает пальцы. Я чувствую, как листья падают на лицо, и не убираю их.

– Хотел сказать, – Серёга поворачивает ко мне голову, – по поводу той игрушки.

– Какой игрушки? – спрашиваю я.

– Ну… – он переходит на шёпот, хотя нас никто не может услышать. – Пистолет, который я тебе достал.

– Продал, – поправляю я его.

– Тссс, – шипит он на меня. – А вот про это никому говорить не надо.

– Про что? – спрашиваю я. – Про пистолет, который ты мне продал?

– Да тихо ты! Сам же просил быть осторожным, – почти стонет Серёга.

– Тут никого нет, – смеюсь я.

– Мы в парке. На улице. Это не то же самое, что в квартире, – задумчиво произносит Серёга. – Давай придумаем, как его называть, чтобы нас никто не понял. Короче. Если нужно о нём что-то сказать, мы говорим игрушка. Ясно?

Мне всё равно, как его называть. Например, ствол

.

Вообще-то это ненастоящий пистолет. Хотя у него есть дуло, магазин и курок. Затвор громко щёлкает – и патрон оказывается в стволе. Но из этого пистолета невозможно никого застрелить. Громкий выстрел может оглушить. Но стреляет он только холостыми патронами. Такое охолощённое оружие называют обезжиренным.

Понимаете аналогию? Его как бы лишили силы. Взяли старый боевой пистолет и переделали под стрельбу шумовыми патронами. Примитивный пугач.

С нашими диагнозами и справкой от психиатра никто и никогда не выдаст нам разрешение на покупку настоящего оружия. Даже с резиновыми пулями. А чтобы купить такой вот обезжиренный ствол, достаточно показать паспорт. Серёге как раз исполнилось восемнадцать, и он спокойно пошёл в магазин и купил для меня пистолет. Тоже мне оружейный барон.

– Так вот, – Серёга продолжает свою мысль, – я что хотел сказать. Если тебя с ним застукают, ты же не скажешь, где взял его, да?

– Ага, – говорю я. – Никому не скажу, что ты продал мне пистолет.

Серёга толкает меня в бок, и я тихо смеюсь.