Эмбрионы

– Уже проснулся? – Острый нож в маминых руках режет хлеб на тонкие кусочки. – Не забыл выпить лекарства? – Она на секунду отрывается от разделочной доски и смотрит на меня. Я складываю большой и указательный пальцы вместе, чтобы получился знак окей. Мама удовлетворённо кивает, берёт другой нож и принимается за сыр.

Точить ножи – одна из немногих моих обязанностей в доме. Я отношусь к ней добросовестно, поэтому ножи всегда острые.

– Хай! – Сестра машет вилкой, с которой падает кусок омлета.

– Ты что будешь на завтрак? – Теперь мама режет ветчину. – Могу сделать болтушку.

– Правильно – скрэмбл, – фыркает сестра. – Так весь мир говорит.

– Пойдёт, – отвечаю я. – Только посыпь пармезаном.

Мама ставит на стол тарелку, на которой аккуратно разложены хлеб, сыр и ветчина.

– Опять допоздна сидел в компьютере? – Сестра делает себе бутерброд. – Нужно было твоего дружка пораньше домой отправить.

– Оля, – мама уже взбила вилкой яйца и теперь добавляет туда молоко, – не приставай к брату.

На сковородке жёлтым пятном расплывается кусок сливочного масла.

– Ты посмотри на эти мешки под глазами. – Сестра тычет вилкой, почти касаясь моего лица, будто хочет выколоть глаз. – И сам весь опухший.

– Отстань от него. – Мама делает круговое движение сковородкой, чтобы масло равномерно растеклось по дну. – Поставь лучше чайник. – Она выливает содержимое миски на сковородку.

– Ладно, – бурчит сестра и нехотя встаёт из-за стола. – Но этого придурка я бы к нам больше не пускала.

Сегодня до меня всё доходит с опозданием. Смотрю на спину сестры: на её мятую футболку и джинсы с фабричными разрезами.

– Он тебе нравится? – спрашиваю я самым обычным тоном.

– Ещё чего! – Сестра чуть не обжигается кипятком, хотя я даже не назвал имени.

Мама мешает деревянной ложкой яичную массу и не обращает на нас внимания.

– У тебя, кстати, уши покраснели, – говорю я.

Сестра ставит кружку на стол с таким грохотом, что горячие брызги попадают мне на лицо.

– Заткнись уже, – говорит она. – Твой Серёга – придурок. А уши покраснели, потому что на кухне душно. – Она разворачивается и идёт в свою комнату.

Передо мной тарелка с только что приготовленной яичницей. Мысли немного приходят в порядок.

Серёга – тот ещё оболтус. Непонятно, как он вообще поступил в университет и как собирается там учиться. Возможно, дар профессионального вымогателя поможет ему сдать экзамены. Будет ходить за преподавателями и канючить, пока те не распишутся в зачётке.

А ещё он очень неряшлив. Его одежда всегда выглядит, как горный рельеф. Приходится постоянно напоминать ему, что утюг уже изобрели. Даже когда мама нагладит ему все рубашки, он умудряется прийти в мятой. Короче, если сестра действительно запала на Серёгу, это будет весело.

После завтрака возвращаюсь в свою комнату и беру журнал, который вчера вытащил из почтового ящика. Удивительно, что кто-то их ещё выпускает. Конкретно этот выходит раз в два месяца, и в нём печатают рассказы начинающих авторов.

Однажды Серёга тоже написал рассказ и отправил в редакцию. С тех пор прошёл год, но он верит, что письмо просто затерялось. Всё ждёт, что рассказ опубликуют, потом выпустят фильм – и это решит его проблему с поиском девушки.

Сестра тихонько скребётся в дверь, встаёт в проходе, облокотившись на косяк, и смотрит исподлобья.

– Ты как сегодня? – она складывает руки на груди. Не удивлюсь, если её подослала мама.

На полу лежит скомканная обёрточная бумага. В неё был завёрнут журнал. Я показываю рукой на этот коричневый комок и говорю:

– Примерно вот так.

– Вообще-то я переживаю за тебя. – Она заходит в комнату и поднимает мусор.

Ага. Так я и поверил. Конечно, она меня любит и волнуется за меня. Но здесь она для того, чтобы выяснить, насколько серьёзны мои подозрения.

– Слушай, – говорю я, – если тебе нравится Серёга…

– Так, стоп. – Она поднимает руку, останавливая меня. – Ещё раз затронешь эту тему, точно обижусь. Я зашла спросить: может, тебе что-то нужно?

– Вообще-то, – отвечаю я, – мне нужны новые кроссовки.

– Не мог раньше сказать? – Она снова складывает руки на груди. – Схожу вечером и скину тебе фото.

Глава двенадцатая

Время, как ксерокс, штампует одинаковые дни. Похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Я точно знаю, как будет выглядеть завтра, – так же, как и сегодня. Замкнутый круг, где нет разницы между вчера и любым последующим днём.

После сильного приступа тревоги всегда накрывает дереализация. Эмоции притупляются, как чувствительность в руке, когда её отлежишь. Радость, злость, удивление – всё блекнет и уходит на задний план. Лень бьёт в два раза сильнее, чем обычно. Даже чтение становится непосильным занятием.

Как ни странно, в таком состоянии хочется выйти на улицу. Даже если это час пик и везде много народу.

В такие редкие моменты, если не брать в расчёт хандру, я чувствую себя почти нормальным. Тревога, как и прочие чувства, глохнет. Глубоко внутри вспыхивают маленькие искры надежды, что страх ушёл навсегда. Появляются безумные мысли: например, спуститься в метро и проехать пару остановок.